2. Абстрагирование в историческом познании
2.1. Цели абстрагирования
Абстрагирование (от латинского ab – от и traho – тянуть, влечь) представляет собой всякое мысленное отвлечение от каких-то черт и свойств конкретных объектов и событий. Отвлекаться, в данном случае означает не принимать во внимание, игнорировать. «Абстрактное» является непременным атрибутом и формой всякого научного познания. Это обусловлено тем, что в силу безграничного многообразия свойств реальности человек не может охватить и отразить отобразить природы и общественной жизни всей полностью, в ее непосредственной цельности. Он может лишь вечно приближаться к этому, создавая абстракции, понятия, законы, научную картину мира. Следовательно, “абстрактное” в научном познании – это относительно одностороннее, точнее говоря, неполное в плане конкретности знание. Главное требование к применению абстрагирования состоит в том, что всякая абстракция должна отражать, прежде всего, существенные свойства рассматриваемой реальности.
Определение степени существенности – всегда содержит в себе долю субъективности и долю объективности. Избежать субъективности в познании невозможно, так как вся информация из внешнего по отношению к познающему индивиду мира проходит через субъективность внутреннего мира этого индивида. Поэтому познание того, что И. Кант называл «вещью в себе» недоступно человеческому разуму. Исследователь должен стремиться понижать степень субъективности познания и повышать его объективность.
Сущность – это то общее, что объединяет внешне разные исторические явления. Похожие или связанные исторические явления – это различные вариации одной и той же внутренней сущности.
Например, абстрактное понятие революционер обозначает сущность, которая объединяет всех конкретных участников какого-либо революционного движения; абстрактное понятие диктатура обозначает сущность, которая объединяет конкретные государственные режимы в разных странах и в разное время.
В любом акте определения существенности содержатся две взаимозависимых компоненты: логическая и оценочная . При оценочном подходе существенным в предмете исследования считается то, что наиболее важно и интересно для исследователя по каким-то соображениям – научным, идеологическим, личным. Например, когда речь идёт о причинно-следственных связях, то существенным становится то, что, по мнению исследователя, наиболее сильно повлияло на изучаемые исторические процессы.
Логическая компонента определения существенности заключается в том, что при исчезновении или исключении из рассмотрения существенных признаков объекта (или явления), этот объект перестаёт быть самим собой, то есть то, что до исчезновения существенных признаков считалось и называлось тем именем, которым принято называть интересующий нас объект, теперь так называться не может. Исчезновение или исключение из рассмотрения несущественных признаков к таким последствиям не ведёт. Например, при изучении экономической истории, внешность исторического деятеля, в отличие от его убеждений, – это, чаще всего, несущественный признак, поэтому исключение описания внешности деятеля из исторического исследования в этом случае вряд ли может повлиять на корректность использования методов и правильность сделанных научных выводов. Хотя при изучении влияния личности на исторический процесс, внешность может играть существенную роль, например, небольшой рост Наполеона или красота Клеопатры. Ориентиром в определении существенности служит предмет исследования. Например, если изучается повседневный и материальный быт, то внешний вид и одежда – существенные свойства, если изучаются формы хозяйства, то внешний вид и одежда уже несущественные свойства. При этом стоит заметить, что несущественность обстоятельств и свойств не означает полное отсутствие их влияния на изучаемые явления (всё в обществе взаимосвязано), несущественность означает только явную очень малую силу такого влияния. Хотя с развитием науки может оказаться так, что казавшееся раньше несущественным, будет считаться существенным. В исторической науке примером такой смены приоритетов может служить изучение гендерных отношений 4 .
Для выявления сущности событий используется два основных метода – индукция и дедукция.
Индукция (от латинского in - duco – выведение) – выведение абстрактных понятий из конкретных данных, восхождение от частного к общего, от конкретных исторических явлений к их теоретической сущности.
Дедукция (от латинского de - duco – сведение) – сведение абстрактного понятия к конкретным фактам, нисхождение от общему к частному, от теоретической сущности исторических явлений к её конкретным проявлениям в историческом процессе. В практическом исследовании указанные способы абстрагирования тесно переплетены.
Любое понятие (обозначение исторических явлений или их сущности) содержит в себе и долю абстракции, и долю конкретности (см. рис. 3). Предельно абстрактные понятия называются категориями познания. Это такие категории как «бытие», «Вселенная», «число», «время», «пространство», «материя», «энергия», «движение», «закономерность», «возможность» и другие. Предельно конкретные понятия – это обозначения уникальных простейших объектов, изучение которых исследователь уже не может углублять. В физике, например, такими объектами станет наблюдаемая в приборы элементарная частица. В исторической науке такие объекты можно называть микрособытиями (подробнее об этом см. Главу 8). В качестве примера изменения уровня абстрагирования рассмотрим ряд взаимопересекающихся явлений от более абстрактного к более конкретному: 1) книги, написанные А.С.Пушкиным, 2) первое издание «Евгения Онегина», 3) книга из первого издания «Евгения Онегина», с пометками А.С.Пушкина, 4) страница из этой книги с первой пометкой А.С.Пушкина, 5) внешний вид этой пометки, 6) отдельная графическая деталь этой пометки.
Соотношение в историческом исследовании абстракций и конкретики должно быть гармоничным. Если историк не конкретизирует свои абстракции, то, возможно, он использует «пустые множества», которые не содержат элементов, соответствующих конкретной исторической действительности. Избыток не разъяснённых абстракций превращает историческое исследование в беспочвенное философствование. В то же время, отсутствие абстрагирования в описании конкретно-исторических событий и объектов, отсутствие объяснений сущности этих объектов и объяснений их связей с другими событиями, станет не научным исследованием, а, либо коллекцией антиквариата, либо собранием исторических анекдотов, либо справочником. Такая роль абстрагирования обусловлена тем, что оно лежит в основе любого научного метода познания. В борьбе историка с неполнотой нашего знания или с заблуждениями относительно прошлого научные методы можно сравнить с оружием, а уже установленные конкретные исторические факты – с боеприпасами. Если исследователь не умеет пользоваться своим оружием – методами, то боеприпасы могут остаться мёртвым неиспользованным грузом, а оружие может не использоваться по назначению или расстреливать боеприпасы мимо цели (то есть мимо постановки и решения научной проблемы).
2.2. Восхождение от конкретного к абстрактному
Процесс абстрагирования при восхождении от конкретного к абстрактному может осуществляться различными способами. В исследовательско-прикладном отношении все эти способы можно свести к абстрагированию посредством изолирующего отвлечения, отождествления и идеализации.
2.2.1. Полностью изолирующее абстрагирование
При полном изолирующем отвлечении рассматриваются те или иные свойства объекта познания как таковые, вне связи с другими его свойствами и объектом как целым.
Полностью изолирующим абстрагированием станет, например, описание отдельных архитектурных элементов древних храмов (абстрагирование от конструкции храма в целом), описание истории архитектуры, в её технических аспектах вне связи с историей общества и историей искусства. Другой пример – изучение различных списков древнерусских летописей только с лингвистической, текстологической точки зрения, вне связи изменений содержания различных списков летописи с историей духовной культуры. Такой подход иногда необходим для установления подлинности или идентификации авторства исторического источника. Полностью изолирующее абстрагирование недостаточно полноценный метод исторического познания, так как в исторической действительности все явления тесно переплетены. Однако этот метод полезен на этапе сбора и систематизации информации для постановки проблемы.
2.2.2.Частично изолирующее абстрагирование
Другим вариантом абстрагирования посредством отвлечения является раскрытие сущности объекта как целого, но на основе лишь определенной совокупности характеризующих объект признаков при отвлечении от других известных его черт. В итоге абстрагирования здесь происходит не просто формирование абстрактных понятий, отражающих отдельные свойства объекта, как в случае полностью изолирующего абстрагирования, а выявляются законы и тенденции функционирования и развития объекта как целого. Частично изолирующие абстрагирование используется, прежде всего, на этапе определения предмета исследования.
Частично-изолирующим абстрагированием являются, например, разновидности классового анализа. Понятие общественного класса определяется как характеристика социальных групп с точки зрения чётко ограниченного набора признаков, в связи с чем, понятие класса не исчерпывает основных общественных и исторических взаимосвязей, то есть абстрагируется от некоторых из них. В классовом анализе возможны разные способы формирования абстрактного понятия «общественный класс».
Английский экономист XVIII века А. Смит разделял общество на классы в зависимости от формы и источника дохода (три основных класса: землевладельцев, получающих ренту, рабочих, получающих заработную плату, и капиталистов, получающих прибыль с капитала). А. Смит считал главной движущей силой истории стремление классов к гармоничному сосуществованию.
Немецкие мыслители XIX века К. Маркс и Ф. Энгельс разделяли общество на классы в зависимости от собственности на средства производства и роли в организации общественной труда. К. Маркс и Ф. Энгельс считали главной движущей силой истории классовую борьбу.
Английский социолог XIX Г. Спенсер рассматривал классы по аналогии с органическим миром. Высшие слои осуществляют контроль и регулирование, низшие - обрабатывают продукты и создают товары, а средние (торговцы) - выступают посредниками между ними.
Немецкий марксист начала XX века К.Каутский полагал, что основными признаками деления людей на классы являются величина дохода (независимо от его источника) и различные пути распределения доходов.
Антонио Грамши, основатель и теоретик Итальянской коммунистической партии в своём труде «Тюремные тетради», написанном в 1930-е годы развивал учение, согласно, которому власть господствующего класса держится не только на насилии, но и на согласии. Механизм власти - не только принуждение, но и убеждение. Овладения собственностью как экономической основой власти недостаточно для обеспечения стабильности власти. Существует стихийное согласие народных масс с тем направлением, которое навязывает обществу основная господствующая группа. Это согласие возникает исторически в связи с престижем (а значит, и доверием), которым пользуется господствующая группа, благодаря своей роли в производстве 5 . Учение А.Грамши стало одной из главных теоретических основ современных западных технологий по управлению общественным сознанием в сфере политических идеологий и в сфере потребления товаров и услуг.
Рассмотрение любого исторического явления сквозь призму классовой борьбы и согласия или сквозь призму распределения доходов является частично изолирующей абстракцией. Такие абстракции вполне допустимо использовать, если они соответствуют поставленным исследователем проблемам и задачам.
2.2.3. Отождествляющее абстрагирование
Иной характер имеет абстрагирование посредством отождествления нетождественного. Отождествление нетождественного состоит в том, что в процессе познания объект упрощается и огрубляется в результате приписывания ему таких состояний и характеристик, которыми в действительности он обладает в весьма приближенной мере, либо даже вовсе не обладает. Необходимость подобных упрощений и огрублений обусловлена тем, что действительности, особенно ее общественным формам, присущи сложная взаимосвязь, непрерывное движение и изменение. В силу этого при несомненной качественной определенности объектов реального мира им свойственна и неопределенность, выражающаяся в неустойчивости количественных пределов этой определенности и размытости границ перехода одного качества в другое.
Отождествляющая абстракция заключается в том, что неточное отождествляется с точным, неустойчивое и неопределенное - с устойчивым и определенным, непрерывное - с дискретным и так далее. Приблизительные реконструкции действительности отождествляются в сознании с объективным и сложным многообразием этой действительности.
В практике научных исследований такое отождествление, прежде всего, имеет место, во-первых, при раскрытии сути явлений на основе количественных показателей, полученных в результате измерения соответствующих признаков реальности. Историку недоступны точные, а иногда даже и приблизительные числовые данные об объектах своего исследования, поэтому он отвлекается от количественной точности и однозначности. Подробнее о принципах измерения в историческом исследовании смотрите Главу 3.
Во-вторых, отождествляющее абстрагирование используется в периодизации истории. Отождествление нетождественного выражается в том, что непрерывное в действительности движение событий при его изучении изображается как дискретное, то есть прерывистое, имеющее границы. Недостаток этого вынужденного подхода выражается в том, что остается неизвестным или неучтённым характер изменений в пределах выделенных интервалов. Поэтому установления границ между историческими периодами и стадиями носит условный и размытый характер. В этой связи В.И. Ленин в своём исследовании «Империализм, как высшая стадия капитализма» подчеркивал, что «все грани в природе и обществе условны и подвижны, что было бы нелепо спорить, например, о том, к какому году или десятилетию относится "окончательное" установление империализма» 6 . Это, впрочем, не означает, что споры историков о чётких границах, отделяющих одну стадию исторического процесса от другой, не имеют смысла. Убедительное и корректное доказательство, того, с какого именно события начинается новая стадия или каким заканчивается, может оказаться полезным для лучшего понимания прошлого. Однако при этом методологически неверным станет принципиальное отрицание возможности других версий и интерпретаций той же самой границы. Подробнее об анализе стадий смотрите Главу 8.
В-третьих, отождествляющее абстрагирование используется при типологизации. Любая типологизация – это отождествляющая абстракция, так как не учитываются переходные и смежные формы разделяемых явлений, то есть похожие признаки или события отождествляется с непохожими. Объекты, входящие в один из типов, могут иметь черты сходства с другими типами. Создавая типологизацию, важно учитывать её относительный характер, поскольку она часто является огрублением, действительного положения дел. Кроме того, социальные явления развиваются, изменяются. С течением времени типологизация может им соответствовать не в полной мере.
Например, при выделении таких типов крестьян как зажиточные крестьяне, середняки и бедняки, не всегда можно чётко отделить наиболее богатого из бедняков от наиболее бедного из середняков, тем более что признаки типологических различий (количество скота, качество орудий труда и т.д.) могут изменяться в короткие промежутки времени. Изменения такого признака как самоидентификация крестьянина (кем он сам себя считает) проверить почти невозможно. Подробнее типологизация в исторической науке будет рассмотрена в Главе 7.
2.2.4. Идеализация
Еще одним путем восхождения от конкретного к абстрактному является идеализация. Суть ее состоит в том, что в процессе познания мысленно формируются объекты с идеальными (эталонными) свойствами. Эти свойства присущи объекту, но в действительности не обладают предельностью выражения. При идеализации действие на свойства объекта каких-то условий (факторов) сводится к нулю или становится неизменным. Тем самым проявление этих свойств доводится до предела, становится абсолютным. Эта абсолютность свойств идеального объекта и приписывается действительности. Таким образом, идеализация сочетается с абстрагированием от одних свойств и условий и с абсолютизацией других. Примерами таких идеальных понятий могут служить абстрактные понятия «античный полис», «феодализм», «абсолютизм» и т.п. Признаки, приписываемые античному полису, как обобщающему понятию, в полной мере могли не воплотиться ни в одном из конкретных городов-государств Древней Греции, потому что в каждом из них имелись какие-то особенности, не совпадавшие с «эталонным» полисом. Однако без понятия полиса невозможно описывать общие закономерности развития древнегреческих государств.
Для развитых научно-исторических проблем идеально-типические понятия, как правило, уже созданы историками. Однако на каждом новом этапе развития исторической науки требуется уточнять, корректировать, а иногда пересматривать некоторые устоявшиеся понятия с помощью метода идеализации. Кроме того, для изучения любого пространственно-временного фрагмента исторического прошлого, историк может выводить идеализации, обозначающие типичную форму какого-либо явления прошлого, характерного только для изучаемого им фрагмента прошлого.
2.3. Восхождение от абстрактного к конкретному
2.3.1. Сопоставление с идеалом
В основе этого варианта восхождения от абстрактного к конкретному лежит, что с идеальным состоянием объекта сопоставляются его реальные состояния и тем самым раскрываются специфика и степень проявления в конкретном всеобщих черт и закономерностей этого объекта. Сопоставлению с идеалом предшествует метод идеализации, что является примером взаимодействия и взаимодополняемости двух методов абстрагирования. Примером такого сопоставления с идеалом могут служить работы историков, в которых с эталонным идеальным абсолютизмом сравнивают конкретные абсолютистские режимы в европейских странах. Иногда такой эталонный идеальный образец называют моделью.
2.3.2. Разворачивание фрагмента
Этот метод состоит в том, что последовательное разворачивание основных свойств реальности, абстрактно выраженных в исходном её фрагменте («клеточке», «ячейке», «элементе»), приводит к конкретному раскрытию присущих этой реальности противоречий и законов функционирования и развития. Восхождение от абстрактного к конкретному представляет собой движение познания от исходного «фрагмента» – абстракции – к раскрытию объекта познания во всем его многообразии. При разворачивании фрагмента историк показывает то, как изучаемый им предмет пронизывает разные сферы общественной жизни и воплощается в конкретных событиях и явлениях. Если, к примеру, изучаемое явление находится, в сфере экономики, то метод «разворачивания фрагмента» может показать какие у этого явления имеются политические, этнические, религиозные, гендерные, искусствоведческие и любые иные аспекты изучения. По сути, этот метод приближает объём предмета исследования к объёму объекта исследования (см. рис. 2).
Таким путем шел К. Маркс в своём «Капитале». К. Маркс, отправляясь от категории “товар”, раскрывал свойственные товарному производству отношения и противоречия. Так, отталкиваясь от простейшего “фрагмента”, К. Маркс приходит к конкретному раскрытию законов функционирования и развития капиталистического способа производства и буржуазного общества в целом.
Классический образец использования метода разворачивания фрагмента можно найти в книге М. Блока «Короли-чудотворцы» (написана в 1924 г.) 7 . Эта книга посвящена исследованию веры в способность королей Франции и Англии простым прикосновением руки исцелять больных золотухой. Эта вера была распространена с раннего средневековья до начала XIX века. М. Блок поставил проблему объяснения того, почему не смотря на то, что короли не возвратили здоровья ни одному человеку, все верили в их чудотворную власть. В поисках ответа на этот вопрос М. Блок обращается к комплексу причин, обусловивших эту веру. Рассматривая в разных контекстах феномен веры в исцеление прикосновением короля, историк показывает проявление этого в феномена в бессознательных умонастроениях, в средневековой медицинской науке, в богословии, в политической философии, в магических обрядах, в жестах, в феодальном способе производства, в культуре Возрождения, в политической борьбе гражданских и религиозных войн Раннего нового времени, в событиях политических революций Нового времени.
Пример использования метода «разворачивания фрагмента» можно найти в книге М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» в Части 1. «Постановка проблемы» в Главе 2. «“Дух” капитализма». В этой главе исходным абстрактным фрагментом, элементом исторической действительности служит абстрактное понятие «рациональное мышление», которое М.Вебер предлагает рассмотреть (развернуть) в четырёх сферах – в юридически-правовой, в повседневно-поведенческой, в этико-религиозной и в мировоззренческо-философской.
Образ мира и категории мышления людей прошлого отличались от мировоззрения и мышления историка, и чем отдалённее прошлое, тем больше это различие. В связи этим возможны два пути использования метода разворачивания фрагмента:
В качестве исходных пунктов изучения исторического прошлого историк использует понятия и категории, принятые в современном ему научно-историческом языке, предполагая, что их смысл имеет соответствия в понятиях, категориях и явлениях прошлого.
В качестве исходных пунктов историк использует понятия и категории, имевшие место в языке и мышлении людей изучаемой эпохи, предполагая, эти категории имеют уникальные смыслы, не имеющие эквивалентов в современном историку мире.
Например, средневековое христианство можно изучать исходя из таких современных понятий как система церковного налогообложения, политические интересы церкви, структура повседневной религиозной жизни, духовный кризис, монашеская организация, а можно – исходя из таких средневековых категорий, как святость, грех, спасение, Конец света, таинство, земная власть, небесная власть, храм.
Некритическое перенесение и навязывание прошлому современных понятий может привести к ошибке модернизации истории (подробнее об этой ошибке смотрите Главу 4). С другой стороны если исследование будет написано в понятийном аппарате исторического источника, то смыслы текста исследования будут также закрыты для современного человека, как и смыслы источника. Поэтому полный отказ от научной терминологии делает невозможным проведение систематизированного, доказательного и понятного современникам историка исследования. В целом, для решения методологической проблемы «коммуникабельности» разных культур историк должен осознавать относительный характер своего собственного мировосприятия.
использования различных научных методов в рамках одного исследования ... конкретного исторического ... Бочаров ... научного мышления и научного творчества [Кожина 1984: 194]. Научное изложение имеет своей основной ...
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Абстрактное и конкретное
Абстрактное
Абстрактное непосредственно в познании является отвлечением или результатом процесса отвлечения от других сторон, связей целого. В истории философии возникли, сложились категории «абстракция», «абстрактное» «абстрагирование». Вместе с тем у самой абстракции возникли такие аспекты, прочно занявшие свое место в науках, как «абстракция отождествления», «абстракция потенциальной осуществимости», «абстракция актуальной бесконечности», «изолирующая абстракция», «обобщающая абстракция» и т. д. Причем не только эти понятия отличаются друг от друга, но и каждое из них понимается различно у разных философов.
Так, в представлении Сократа, софистов, Платона, Аристотеля и других античных философов абстракция является отвлечением в процессе познания. По их мнению, ум, мысля предметы, берет их в отвлечении, хотя они не отделены друг от друга. Способность ума состоит в том, чтобы членить целое на разные его стороны, свойства и отвлекать один от других, брать то одно свойство, то другое, между тем как они в действительности составляют одно целое.
Домарксистские материалисты, в особенности Бэкон, Локк, Дидро, Гельвеции, Фейербах в борьбе против средневековой схоластики и всякой мистики, отрывавшей абстракцию от ее материального источника, разрабатывают материалистический взгляд на абстракцию, суть которого состоит в том, что всякая абстракция является отражением объективных причинно-следственных связей явлений, имеет источник в материи - природе. Эта материалистическая точка зрения отвергается субъективными идеалистами - в особенности Беркли, Юмом, немецкой идеалистической философией, также современным идеализмом. Используя слабые стороны домарксистского материализма, различные школы идеализма, хотя и отличаются друг от друга в решении проблемы, но так или иначе, в конечном счете, совпадают в том, что отрывают абстракцию от ее материального источника, абсолютизируют ее.
Таким образом, проблема абстракции в истории философии была и остается ареной борьбы материализма и идеализма. Более того, эта борьба сегодня приобрела особую остроту, поскольку современная буржуазная философия, в особенности неопозитивизм, повторяет зады идеалистического решения проблемы, в то же время софистически использует в своих целях современные достижения науки и техники.
Диалектико-материалистическое решение проблемы состоит в следующем:
1. Абстракция есть отвлечение в процессе познания, материальным источником которого является, в конечном итоге, общественно-историческая практика.
2. Абстракция бывает двоякого рода: обыденная, ненаучная. Обыденная абстракция, вырабатываемая житейским опытом, обыденным сознанием, отражает внешние связи, не проникая в сущность явления, не выражая взаимопревращения противоположностей. Научная абстракция является мысленным отвлечением от несущественных связей, отражающим существенные связи, сущность, взаимопревращение противоположностей.
О роли научной абстракции в научном познании, в частности в политической экономии, Маркс писал: «При анализе экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции» 1 . Разумеется, сила научной абстракции бывает разной степени глубины, разного содержания и уровня. Чем более развита научная абстракция, тем плодотворнее, содержательнее научное исследование, тем глубже, богаче научное познание вообще.
Как известно, научная абстракция у А. Смита и Д. Рикардо имела важное значение для создания трудовой теории стоимости. Вместо с тем ее недостаточность обусловила ограниченность классической буржуазной политэкономии. Если Рикардо упрекали в слишком большой абстрактности, то справедливым был бы противоположный упрек, а именно в недостаточной силе абстракции у Рикардо. Развивая дальше, глубже абстракцию, К. Маркс создал научную политическую экономию. Велика роль развитой научной абстракции у Маркса в анализе двойственного характера труда, заключающегося в товарах, в исследовании форм стоимости, в анализе происхождения.денег, в создании научной теории прибавочной стоимости и т. д. Особо следует подчеркнуть, что А. Смит и Д. Рикардо не смогли достаточно развить абстракцию прибавочной стоимости, потому и не рассматривали последнюю в чистом виде, смешивали сущность и явления - прибавочную стоимость и ее особые формы - прибыль, ренту, процент и т. д. Развитие научной абстракции позволило Марксу прежде всего вычленить прибавочную стоимость и рассмотреть ее в чистом виде, не смешивая ее ни с ее модификациями, более развитыми формами, ни с множеством различных факторов процесса производства и обращения.
К. Маркс показывает, что возникновение прибавочной стоимости нельзя объяснить из отклонений товарных цен от стоимостей. Чтобы познать сущность, нужно отвлечься от этих отклонений. «Если цены, - пишет Маркс. - действительно отклоняются от стоимостей, то необходимо их сначала свести к последним, т. е. отвлечься от этого обстоятельства как совершенно случайного, чтобы иметь перед собой в чистом виде явление образования капитала на почве товарного обмена и при исследовании его не дать ввести себя в заблуждение побочными обстоятельствами, затемняющими истинный ход процесса» 2 . Но и при этом вопрос о том, где возникает прибавочная стоимость, остается открытым, ибо она не может возникнуть из обращения и также не может возникнуть вне обращения. Она должна возникнуть в обращении и в то же время не в обращении. Развитая научная абстракция Маркса находит решение этой антиномии в том, что капиталист приобретает в сфере обращения особый товар - рабочую силу, потребительная стоимость которой является источником производства прибавочной стоимости.
О значении научных абстракций в познании мира неоднократно говорили Ф.Энгельс и В. И. Ленин. «Абстракция материи , - писал В. И. Ленин, - закона природы, абстракция стоимости и т. д., одним словом, все научные (правильные, серьезные, не вздорные) абстракции отражают природу глубже, вернее, п о л н е е» 3 .
3. Абстракция нередко понимается как результат процесса абстрагирования, поскольку она в форме понятия или категории вырабатывается именно в этом процессе.
4. Абстрагирование, следовательно, представляет из себя такой процесс отвлечения, где, во-первых, вырабатывается общее понятие; во-вторых, совпадает с принципом рассмотрения в чистом виде, поскольку оно оставляет в стороне все те отношения, которые ничего общего не имеют с данным объектом анализа на данном этапе восхождения, но разумеется не сводится к этому принципу.
5. Абстрактное имеет ряд аспектов:
а) абстрактное есть бедное содержанием знание, оно есть момент, сторона конкретного и снимается дальнейшим восхождением;
б) абстрактное, поскольку есть бедное содержанием знание, может быть как результатом чувственного этапа познания, так и результатом абстрактного мышления;
в) абстрактное не только идеальное, не только момент, форма познания, но и объективное явление, которое неразвито, не богато содержанием, которое возникло, но еще не стало, не обогатилось содержанием. Так, абстрактный труд существует объективно, независимо от познающего субъекта, независимо от того, познал его он или нет. Сведение различных видов труда к однородному общественному труду, к простой затрате рабочей силы «представляется абстракцией, однако, это такая абстракция, которая в общественном процессе производства происходит ежедневно» 4 ;
г) абстрактное как оторванное от жизни, практики знание, как.момент заблуждения;
д) абстрактное как характеристика, сущность мышления, которая совпадает и не совпадает с первым аспектом абстрактного. Мышление абстрактно, поскольку оно есть процесс абстрагирования от созерцания, от всего того, что чувственно досягаемо. Оно в этом смысле, во всех своих состояниях, формах, урожаях и т. д. абстрактно. Вместе с тем это абстрактное мышление и абстрактно и конкретно. Оно имеет как бы два уровня, два состояния, два этапа: первый этап-это этап абстрактного, бедного содержанием знания, который характеризуется анализом, членением целого, односторонностью, вычленением той или иной стороны и отбрасыванием других сторон предмета исследования. Второе состояние или этап абстрактного мышления - это этап конкретного, точнее мысленно -конкретного знания, которое является синтезом абстрактных знаний и характеризуется как единство многообразия, как богатое содержанием всестороннее знание.
Конкретное
В истории философии проблема конкретного также была ареной борьбы материализма и идеализма. Если домарксистские материалисты под конкретным понимали объективно существующее единичное, неповторимое явление, то субъективные идеалисты - махизм, неопозитивизм и др. - в качестве конкретного принимали не объективное явление, а явление как комплекс ощущений, как состояние сознания.
Ценный вклад в разработку проблемы вносит немецкая классическая философия, хотя и на идеалистической основе. Кант пытается преодолеть ограниченность эмпирического и рационалистического толкований конкретного путем их примирения. Вместе с тем он считает, что выражения «абстрактный» и «конкретный» относятся не столько к понятиям самим по себе - ибо всякое понятие есть абстрактное понятие - сколько лишь к их употреблению. Несмотря на дуалистические колебания в понимании конкретного именно Канту принадлежит рациональная мысль о том, что чем больше определений синтезирует понятие, тем оно конкретнее.
Развивая дальше это положение Канта, Гегель разрабатывает категорию конкретного, под которым он понимает «единство во многообразии», «единство многообразия», «единство определений идеи». Самым конкретным, т. е. самым богатым по содержанию понятием, в понимании Гегеля, является идея. И поскольку идея является предметом философии, то только философия постигает конкретное. Все частные науки не постигают целого, конкретного, а лишь познают его абстрактные моменты. С этим связано и понимание Гегелем истины. Истина есть целое и она всегда конкретна, абстрактной истины нет.
Материалистически переосмыслив гегелевское понимание конкретного, классики марксизма разработали диалектико-материалистическое понимание категории конкретного, суть которого состоит в следующем. Во-первых, конкретное как единство многообразия существует в самой объективной действительности, объективно, независимо от познания (в то время как у Гегеля конкретное существует только в мышлении). Во-вторых, конкретное в мышлении является отражением объективного, конкретного, конкретного независимо от познания. В-третьих, конкретное в познании имеет разные уровни, состояния: на этапе чувственного познания конкретное является чувственно-конкретным, на этапе абстрактного мышления конкретное является синтезом абстрактных определений, мысленно-конкретным.
В-четвертых, конкретное как в объективной действительности, так и в познании есть диалектический, неисчерпаемый процесс восхождения, уплотнения, обогащения.
Взаимопревращение абстрактного и конкретного
Взаимопревращение абстрактного и конкретного есть не что иное как действительность диалектического процесса восхождения от абстрактного к конкретному. Сам процесс восхождения в каждом отдельном случае научного исследования имеет свое логическое начало и этапы восхождения.
Вопрос о начале в научном познании является сложным, но весьма важным, без правильного решения которого научное исследование, попросту говоря, не возможно. Хотя вопрос о логическом начале ставился и обсуждался многими философами, но впервые как вопрос о начале, так и сам принцип восхождения от абстрактного к конкретному разработан Гегелем. Так, первой книге «Науки логики» - Учение о бытии - предпослан параграф «С чего следует начинать науку?».
Суть гегелевского понимания логического начала состоит в следующем. Начало должно быть абсолютным и самым абстрактным. Оно ничего не должно предполагать, ничем не должно быть опосредствовано и не должно иметь какое-либо основание; оно само, наоборот, должно быть основанием всей науки. Оно поэтому должно быть самим непосредственным. Таким началам является чистое бытие. Движение вперед должно быть одновременно возвращением назад в основание, к первоначальному и истинному, от которого зависит то, с чего начинают, и которое на деле порождает начало! Главное для науки не столько то, что началом служит нечто исключительно непосредственное, а то, что вся наука в целом есть в самом себе круговорот, в котором первое становится также и последним, а последнее также и первым. Движение вперед состоит не в том, что выводится лишь нечто иное или совершается переход в нечто истинно иное, а, поскольку такой переход имеет место, он снова снимает себя. Благодаря такому движению вперед начало утрачивает все одностороннее, становится чем-то опосредствованным, и линия продвижения науки тем самым превращается в круг. В то же время оказывается, что то, что составляет начало, будучи еще неразвитым, бессодержательным, по-настоящему еще не познается в начале и что лишь наука, и притом во всем ее развитии, есть завершенное, содержательное и теперь только истинно обоснованное познание его. Если кто-то выведенный из терпения рассматриванием абстрактного начала скажет, что нужно начинать не с начала, а прямо с самой сути, то мы на это ответим, что суть эта не что иное, как указанное пустое бытие, ибо что такое суть, это должно выясниться именно только в ходе самой науки и не может предполагаться известным до нее.
Материалистически переосмыслив эти положения Гегеля и развив дальше все достижения по проблеме, К. Маркс создал научную теорию логического начала, имеющую всеобщее методологическое значение для любого научного исследования.
Исходя из логики восхождения к конкретному, развитой Марксом в «Капитале», можно заключить, что исходная абстракция (отношение) должна обладать следующими основными особенностями:
1. Она должна выражать сущность предмета в неразвитом виде, основу, на которой развиваются все остальные категории:
2. Она должна быть предельной и непосредственной абстракцией, «клеточкой»;
3. Она должна быть простой и массовидной;
4. Она должна быть всеобщей, пронизывающей все стороны предмета исследования;
5. Она должна выражать специфику предмета исследования;
6. Она должна содержать в себе в неразвитом виде все противоречия предмета;
7. Она должна в общем и целом совпадать с тем, что было исторически первым в реальном развитии предмета.
Так как метод восхождения от чувственно-конкретного к абстрактному в познании означает не что иное, как образование множества общих, абстрактных определений, то он по своему характеру не может дать знания конкретного в его полноте, а лишь является предпосылкой познания конкретного. Следовательно, познание не может ограничиваться формированием абстрактных определений. Восхождение от чувственно-конкретного к абстрактному должно заключать в себе свою противоположность - восхождение от абстрактного к конкретному.
На стадии чувственно-конкретного конкретное выступает как нерасчлененное целое, данное в ощущениях и созерцании, его сущность еще скрыта от нас. Для того, чтобы открыть его сущность, его внутренние связи, оно должно «просвечиваться» научной абстракцией. На этой стадии познание получает все необходимые данные для своего восхождения к следующей стадии - стадии абстрактного мышления. Эта стадия характеризуется логическим членением чувственно-конкретной целостности и образованием научных абстракций, их формированием. Так, любой купец по-своему знал, что такое стоимость, но он никогда не знал научного понятия стоимости. Оно постижимо лишь теоретическим мышлением, научной абстракцией.
Вычленение сущности есть важнейший этап восхождения. Этот аспект определяется Марксом, как необходимость рассматривать внутреннюю природу исследуемого процесса независимо от всех конкретных форм ее существования, от всего того, что затемняет ее познание. Выделение чистых абстракций составляет главную трудность в исследовании, но в то же время оно играет в нем решающую роль. В таких абстракциях как стоимость, прибавочная стоимость, прибыль и т. д. с наибольшей ясностью выражена общая природа всех тех сложных и запутанных процессов, которые являются лишь ее проявлением и модификацией. Поэтому путь познания конкретного один - через чистые абстракции, абстрактные определения к их синтезу, к генетическому и синтетическому воспроизведению конкретного в мышлении. Следовательно, метод Маркса является не только аналитическим, но и синтетическим, он не только разделяет и открывает сущность, закон, всеобщую основу и т. д., но и синтезирует разделенные, абстрактные определения в одно целое.
Причем это целое достигнуто путем субординации категорий, без которых невозможно само восхождение. Субординация категорий у Маркса осуществляется в движении, в действии, в их применении в исследовании. Категории, вступая в различные связи и отношения, меняются своими местами и ролями. В определенной связи та или иная категория выдвигается на первый план и для своего определения, выражения и исследования в чистом виде подчиняет себе другие. При этом подчинение одних категорий другим, рассмотрение их в разных связях и отношениях является логическим законом восхождения. Роль, место, назначение категорий меняются по мере перехода от одного этапа восхождения к другому, по мере движения мысли от абстрактного.к конкретному. В одном случае данная категория выступает как средство исследования других категорий, в другом случае - как предмет и цель исследования. И то и другое вытекает из необходимости восхождения и служит его задачам. А для этого категории с неизбежностью меняются ролями и местами: то, что в данной связи, на данном этапе восхождения выступает как средство , орудие познания в другой связи, на другом этапе восхождения выступает как предмет и цель познания. Таким образом, весь путь восхождения состоит из взаимосвязи, взаимодействия и взаимопереходов категорий, которые в единстве, в итоге воспроизводят процесс капиталистического производства, взятый в целом, как сложную, диалектически расчлененную систему.
Как показал Маркс, экономические категории у Рикардо находятся не в субординации, не в диалектических переходах, не в развитии, а в координации, существуют рядом, друг возле друга, поскольку Рикардо хитроумно подводит все конкретные категории под всеобщий закон стоимости или делает мучительные усилия, чтобы вывести неопровержимые эмпирические явления непосредственно путем простой формальной абстракции из этого закона. У него из стоимости не развивается прибавочная стоимость, из последней - прибыль и т. д., а эти категории рядополагаются, что и делает его неспособным адекватно, верно отражать действительные глубокие отношения и связи.
У Маркса же, наоборот, категории находятся в отношении субординации, поскольку высшие категории генетически развиваются из низших. Высшая категория отрицает низшую диалектически, снимает, сберегает ее в себе. Например, прибавочная стоимость отрицает стоимость, но в то же время содержит ее в себе, поэтому прибавочная стоимость конкретна, а стоимость абстрактна: первая богаче, сложнее второй. Но прибавочная стоимость, в свою очередь, отрицается прибылью, и в то же время сохраняется, сберегается в ней. Поэтому прибыль конкретна, прибавочная стоимость абстрактна и т. д. Движение экономических категорий у Маркса, таким образом, есть диалектическое развитие категорий от низшего к высшему, от простого к сложному, есть развитие высших форм из низших, высших категорий из низших.
Источником восхождения в «Капитале» является противоречие. Синтетическое и генетическое выведение, развитие категорий, адекватно воспроизводящих диалектически расчлененное целое, конкретное на основе движения, развития самих объективных противоречий товарно-капиталистических отношений - главное содержание логики восхождения в «Капитале». Восхождение воспроизводит предмет исследования как сложную расчлененную систему, как результат диалектического движения мысли, источником чего является противоречие . Здесь возникает вопрос о самом этом противоречии, а именно: каково направление, какова тенденция того противоречия, которое должно обеспечить восхождение к конкретному?
Прежде всего следует подчеркнуть, что все этапы, логические средства, приемы восхождения должны в итоге воспроизвести предмет как диалектически расчлененное единство на основе движения развития самих противоречий восхождения. Ибо всестороннее исследование противоречия исходной абстракции, являющегося источником восхождения, возможно как процесс, как постепенное его усложнение, развитие, как процесс непрерывного возникновения и разрешения, как переход в высшие формы - к конкретному.
Вычленив стоимость и всесторонне рассмотрев ее в чистом виде, Маркс в противоречии, присущем ей, находит тот ключ, который дает ему возможность переходить в строгой последовательности от анализа одной категории к другой, и так до конца. У Маркса противоречивость объективного бытия буржуазных производственных отношений отражается в противоречивости самого мышления, в противоречивом движении, развитии самих категорий.
Полученные научные абстракции служат базисом для дальнейшего, возвратного движения мысли к якобы исходному началу - конкретному. Однако это конкретное уже мысленно-конкретное. Круг как бы замыкается, результатом чего является знание конкретного в его полноте. Теперь чувственно-конкретное пересажено в человеческую голову и преобразовано в ней.
Логика «Капитала» показывает, что в основе познания лежит действие также отрицание отрицания: отход от чувственно -конкретного к абстрактному и возврат от абстрактного к конкретному на новой основе. Мы здесь имеем три внутренне взаимосвязанных звена процесса, выражающихся в двух отрицаниях: в отрицании конкретного абстрактным и абстрактного - конкретным.
Второе отрицание отличается от первого рядом особенностей. При первом отрицании движение мысли имеет одно направление, а при втором - другое, противоположное, обратное. Изменение направления не есть внешний момент, а выражение внутреннего содержания процесса познания, есть его углубление. При первом отрицании мысль отвлекается от множества сторон, моментов объекта исследования и путем анализа вычленяет сущность, беря ее в чистом виде. Но поскольку познание имеет цель воспроизвести в мысли объект как конкретное, как некую систему всех своих необходимых взаимосвязанных сторон, как многообразие в единстве, то при втором отрицании мысль обогащается тем, что вбирает в себя, синтезирует и усваивает ранее выпущенные стороны, моменты единого целого.
Второе отрицание неизмеримо богаче первого содержанием. Абстрактное как часть целого, изолированная от других сторон и связей целого, есть одностороннее, тощее, бедное, однобокое отражение в сознании, а конкретное как единство многообразного, как целостность - богатое, всестороннее, глубокое.
Второе отрицание есть синтетическое выведение, генетическое развитие из исходной абстракции всего конкретного многообразия сторон единого. Поэтому если первое отрицание характеризуется преимущественно анализом и индукцией, то второе - синтезом и дедукцией. Если при первом отрицании мысль анализирует единое и выделяет исходную абстракцию, то при втором отрицании мысль воспроизводит единое целое синтетическое, многообразное в единстве, при этом абстрактное полностью не отбрасывается, а снимается, переходит в конкретное, удерживается в нем.
Взаимопереход абстрактного и конкретного - суть этого принципа. Поскольку научное исследование в целом есть поступательный процесс углубления, то абстрактное и конкретное меняются местами, точнее, одна и га же категория одновременно в -одном и том же отношении и абстрактна и конкретна: она как результат конкретна, а как начало дальнейшего восхождения - абстрактна ** * Истина не составляет исключения из этого. Одна и та же истина одновременно, в одном и том же отношении и абстрактна и конкретна. Положение: «абстрактной истины нет, истина всегда конкретна» Гегелем, а затем и классиками марксизма понималось в том смысле, что, во-первых, познание (истина) есть непрерывный процесс вос хождения, который не ограничивается только достигнутыми результатами; во-вторых, ту или иную истину нельзя механически, шаблонно наклеивать на действительность как трафарет, а нужно факты, явления действительности изучать конкретно, не подменяя их исследование пустой фразой. (Об абстрактной истине см.: В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 35, стр. 396; т. 36. стр. 11 -12 и т. д.).
Всякое явление - материальное и идеальное - одновременно, в одном и том же отношении и абстрактно и конкретно. Труд - тоже, и независимо от каких бы то ни было социальных форм. А ведь существует мнение, согласно которому при коммунизме абстрактный труд исчезнет, а конкретный останется, или исчезнут и тот и другой. Рассуждают, примерно, так: абстрактный труд является субстанцией стоимости, при коммунизме стоимость исчезнет, отомрет, следовательно, исчезнет и ее субстанция - абстрактный труд. Впрочем, нечто, вроде, того, как в известном рассказе А. П. Чехова, аргументировали, что Пушкин является психологом: штабс-капитан Полянский стал уверять, что Пушкин в самом деле психолог, и в доказательство привел два стиха из Лермонтова; поручик Гернет сказал, что если бы Пушкин не был психологом, то ему не поставили бы в Москве памятника.
Всякий труд всегда и всюду есть расходование человеческой рабочей силы. Это и есть абстрактный труд, который возможен, мыслим только в конкретной целесообразной форме, но который не дан в чувственном созерцании и отличается от вдовицы Куикли тем, что не знаешь как за него взяться.
Исчезновение абстрактного труда есть исчезновение и конкретного труда, т. е. труда в целом. Что же касается коммунизма, то с исчезновением товарно-денежных отношений исчезнет не абстрактный труд, а его функция быть субстанцией стоимости. В одних социальных условиях он - субстанция стоимости, а в других - нет. Так, «в античной домашней промышленности женщины производили платье, не производя его меновой стоимости». (К, Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, стр. 23). . Начало и результат совпадают. Во всем исследовании исходной абстракцией (началом) является достигнутый уровень исследования. Начало содержит в себе результат, а результат - начало. Точнее, начало есть результат, а результат - начало. Каждый новый шаг в исследовании начинается с достигнутого уровня, являющегося абстрактным и движется к результату исследования, являющемуся конкретным, поскольку результат содержит в себе, кроме нового знания и свое начало. Вместе с тем полученный результат вновь становится исходным пунктом, началом дальнейшего исследования.
Каждая ступень снимает предыдущую, содержит ее в себе в снятом виде, сгущая, уплотняя, интегрируя в себе результаты предшествующего исследования. При этом исследование всякий раз не начинается с чувственного созерцания. Оно, как правило, - а чем дальше, тем в большей степени - начинается с уже выработанных прошлым исследованием понятий, категорий, представлений и т. д. И если бы всякий раз исследование начиналось бы с живого созерцания, то оно не достигало бы цели, так как при этом отрицалось бы важное условие развития познания - преемственность в исследовании.
В науке следует учитывать те определения, которые образованы в ходе истории познания предмета и которые приняты в науке в качестве истин, составляющих современный уровень познания. Старые теории не отвергаются начисто, а отрицаются диалектически, как это делал К. Маркс по отношению к своим предшественникам, в частности Смиту и Рикардо. Каждое научное открытие является результатом научного исследования, но в то же время началом, исходным пунктом дальнейшего движения мысли и так непрерывно. После того, указывал Маркс, как путем восхождения от чувственно-конкретного к абстрактному выведены определенные понятия и категории, единственно правильным методом научного познания является восхождение от абстрактного к конкретному . Этот метод является правильным в научном отношении потому, что только он воспроизводит в мышлении конкретное путем синтеза абстрактных определений конкретного.
Политэкономия начинает с анализа живого целого, с чувственно-конкретного. Ее первоначальным методом был метод восхождения от чувственно-конкретного к абстрактному. Она прежде всего выделяет некоторые определяющие абстрактные всеобщие отношения, как разделение труда, деньги, стоимость и т. д., не дав научной картины целого, конкретного. Конечно, тогда иначе и не могло быть. При своем возникновении политэкономия могла идти только таким путем. Прежде чем оперировать понятиями и категориями, она должна была сначала их добывать путем абстракций. Она не могла без абстрактных всеобщих отношений, знаний, отдельных моментов совершить «прыжок» от чувственно-конкретного к мысленно-конкретному. Но как только эти отдельные моменты были более или менее зафиксированы, возникают экономические системы, которые восходят от абстрактного к конкретному. Так поступил, например, Рикардо. Его метод есть восхождение от абстрактного к конкретному. Он исходит из стоимости и пытается из этой исходной абстракции объяснить все другие категории товарно-капиталистического производства.
Однако Рикардо в силу метафизической ограниченности своего метода не смог из верной исходной абстракции - стоимости развить более конкретные категории, он не смог правильно решить проблему абстрактного и конкретного, у него абстракция стоимости не развивается, не переходит в конкретное, а механически «наклеивается» на конкретное как некая схема. Он игнорирует тот факт, что восхождение от абстрактного к конкретному есть диалектическое развитие, генетическое выведение конкретного из абстрактного, что, следовательно, каждая новая категория долитая быть выведена из внутреннего развития своей предыдущей и связана не внешним образом, а закономерно, и должно содержать в себе предыдущую в снятом виде. «В том-то и состоит как раз ошибка Рикардо, - пишет К. Маркс, - что он в своей первой главе о стоимости всевозможные категории, которые еще должны быть выведены, предполагает данными, чтобы доказать их адекватность закону стоимости» 5 .
Поскольку Рикардо не развивает дальше верную научную абстракцию стоимости, то он главное внимание сосредоточивает на анализе величины стоимости, смешивает стоимость с формами ее проявления и совсем не исследует стоимость со стороны формы, - той определенной формы, которую принимает труд как субстанция стоимости, а использует только величины стоимости, т. е. те или иные количества этого абстрактно-всеобщего и в этой форме, общественного труда, которые обусловливают различие в величинах стоимости товаров.
Эта ограниченность метода Рикардо послужила поводом вульгарным экономистам (Бейли и др.) для отрицания самого факта существования стоимости. Они вовсе не стремились к тому, чтобы преодолеть ограниченность Рикардо и развить его учение, вывести из стоимости более конкретные категории, а напротив, сделали все для того, чтобы выхолостить его учение, очистить его от верных, рациональных моментов и превратить политэкономию в простое орудие апологетики. «Вульгарные экономисты, - пишет К. Маркс, - сделали отсюда тот вывод, что теоретические истины представляют собой абстракции, противоречащие действительному положению вещей. Они не видят того, что Рикардо, наоборот, недостаточно далеко идет по пути правильной абстракции и что это и приводит его к абстракции ошибочной» 6 .
Марксу пришлось преодолеть ограниченность английской буржуазной политической экономии Смита и Рикардо. При этом он вовсе не отбросил их учение, а продолжил, развил, творчески использовал его. Иными словами, Маркс исходил из достигнутого до него уровня экономического исследования, в частности из трудовой теории стоимости, разработанной его предшественниками.
Маркс, так же как Рикардо, начинает со стоимости. Однако следует подчеркнуть, что у Маркса установление исходного пункта (или исходной абстракции) - не самоцель, как бы ни было важно его значение для исследования. Маркс осуществляет самый процесс восхождения, Началом этого процесса, разумеется, является прежде всего анализ самого исходного пункта, «клеточки». Но если Рикардо пытается, не исследуя опосредствующие связи, звенья, непосредственно подогнать под абстракцию стоимости все конкретные формы ее проявления, то Маркс анализирует опосредствующие связи, исследуя развитие каждой категории из ее предыдущей. Он генетически развивает прибавочную стоимость из стоимости, прибыль из прибавочной стоимости, среднюю прибыль из прибыли и т. д. Более того, поскольку восхождение означает постепенное, логически последовательное введение все новых и новых сторон, обогащающих исходную абстракцию, Маркс анализирует промежуточные, опосредствующие звенья. Так, например, он прибавочную стоимость выводит из стоимости не непосредственно, а через анализ развития форм стоимости, точно так же он выводит прибыль через анализ ее форм - промышленной прибыли, торговой прибыли, ренты и т. д.
Исследование у Маркса охватывает этапы восхождения в строгой последовательности, причем сама логическая последовательность восхождения совпадает с объективным процессом развития самой жизнедеятельности капитала. Это значит, что если у Гегеля восхождение есть восхождение оторванных от мира сего мыслей, а у Рикардо восхождение проводится непоследовательно, то у Маркса развитая последовательность восхождения совпадает с объективным восхождением самого капитала.
Далее, поскольку у Маркса целью восхождения является воспроизведение расчлененной целой системы, то части целого не воспроизводятся сразу, а генетически и синтетически развиваются. Только последовательное развитие категорий, выражающих стороны целого одна из другой, характеризует процесс восхождения. При этом более сложная, более конкретная абстракция выводится из менее сложной и менее конкретной.
Таким образом, Маркс, исходя из стоимости как из самой общей и простой абстракции, все внимание обращает на ее самодвижение, развитие, синтетически выводит одну категорию из другой, постепенно восходя из абстрактного к конкретному, и наконец, приходит к процессу капиталистического производства, как к единству во многообразии, раскрывшему перед взором все свои многочисленные внутренние определения, связи и отношения.
В этой связи чрезвычайно важное значение приобретает исследование вопроса о критерии логической последовательности восхождения. Логика «Капитала» и в этом отношении поучительна. Опираясь на эту логику, мы можем утверждать, что таким критерием является закон познания: раздвоение единого и единение раздвоенного . Познать предмет возможно только как единство, тождество противоположностей и иначе нельзя. Раздвоение единого выступает как отрицание единого раздвоенным, что означает обогащение определениями, конкретизацию первоначального абстрактного, бедного содержанием внешнего знакомства с единствам. Только путем раздвоения единого мышление может проникнуть во внутрь единства и «просветить» внутренние его связи и процессы. Поскольку познание есть временной процесс, то и «просвечивание» противоположностей, практически осуществляется последовательно: то одна из них, то другая выступает на первый план, являясь на этом отрезке движения мысли целью или предметом познания. Но познание не ограничивается изучением противоположностей в чистом виде, а необходимым образом как бы пускается в обратный путь для синтеза, тождества уже познанных противоположностей, что означает переход познания на новый высший этап и воспроизведение единства как диалектически расчлененного, генетически и синтетически развитого единого целого. Последнее есть наиболее конкретное и полное знание о единстве, в котором сняты в синтезе все предшествующие.абстрактные определения.
Логика «Капитала» указывает и на такую чрезвычайно важную сторону восхождения от абстрактного к конкретному, как искусство оперирования категориями в научном исследовании. На первый взгляд покажется, что так как логические категории являются универсальными, применимыми к любому явлению и процессу, то «искусство» оперировать ими состоит в том, чтобы подводить конкретное многообразие явлений под эти категории или, что то же самое, наклеивать их на действительность. Но как показал Маркс, это глубокое заблуждение. Ибо, чтобы знать явление в его конкретности, надо изучать не только общие положения, но и его специфику, особую природу, всю систему взаимосвязанных условий его развития. Ограничиваться общими положениями - значит ничего не знать о действительных процессах, ибо, охватывая самые разнообразные явления тем или иным общим понятием, мы еще ничего не знаем об особенностях каждого отдельного явления.
Только всестороннее фактическое изучение каждого конкретного явления, процесса дает возможность охватить его общими понятиями. Только в неразрывном единстве общего и единичного возможно истинное познание. Объективное общее в явлениях воспроизводится мышлением в форме категорий и познается только через единичное. Познавая единичные чувственно -воспринимаемые вещи, мы познаем тем самым и общее. Стоит только метафизически оторвать общее от единичного, как научное познание делается невозможным, и открывается дорога в идеализм.
Неразрывное единство, конечно, не есть абстрактное тождество. Оно раздваивается на противоположности, заключает в себе различие, противоречие. Единичное противоречит общему, ибо оно неполно входит в общее, общее лишь приблизительно охватывает отдельные единичные явления. Общее существует, «преломляется» в единичном специфически, особо, так как оно не составляет «автономии» в нем, а является его сущностью, осуществляется в специфических особенностях, условиях развития единичного. Поэтому общие положения, принципы нужно уметь применять, приложить к конкретным явлениям так, чтобы, с одной стороны, учесть специфику единичного; а с другой - не заслонять главного, общего закономерного, а подчеркивать его.
Из этого следует, что восхождение от абстрактного к мысленно-конкретному есть сложный противоречивый процесс диалектического воспроизведения предмета в мысли как расчлененного генетически и синтетически развитого единого целого.
Как уже говорилось раньше, логическая структура «Капитала» -не какая-либо произвольная конструкция, вызванная какими-то внешними соображениями рассудка, а величайшее завоевание человеческого разума, выражение действительной сути диалектики, потому и имеет значение не частного характера, хотя развертывается она на частном - политико-экономическом - материале, а всеобщее, общеметодологическое значение. Любое цельное исследование в любой сфере научного познания - будь это в математике, механике, физике, химии, биологии -или в общественных науках, - если оно хочет быть цельным.и научным, оно должно сознательно руководствоваться логикой «Капитала», т. е. диалектической логикой.
Логическое богатство «Капитала» имеет важнейшее значение прежде всего для всестороннего исследования социалистического способа производства как целого. Оно должно быть использовано для того, чтобы установить в первую очередь исходное экономическое отношение, «клеточку», затем раздвоить единство на процесс производства продукта и на процесс его обращения, исследовать их в чистом виде и в третьей части дать их синтез, их взаимопревращение. Все это трехчленное исследование от начала до конца должно быть пронизано идеей господства процесса производства прибавочного продукта как господствующей экономической категории при социализме. Без этого не может быть исследования социалистической экономики как целого на научном уровне.
Недостатки в исследовании социалистической экономики главным образом объясняются недостаточно последовательным, и глубоким использованием логического богатства «Капитала». А ведь это не праздный вопрос. Не следует забывать, что не только практика является источником теории, но и последняя влияет на практику и ее состояние, уровень и т. д. в значительной степени зависят от состояния теории, науки. А ведь действительное функционирование принципа восхождения от абстрактного к конкретному (не говоря о других принципах диалектического материализма) состоит в процессе: от абстрактного к конкретному в мышлении и от него к практике, к опредмечиванию, к превращению идеального в материальное и, наоборот, материализованное логическое служит базисом нового восхождения на новом уровне.
Литература
1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С 6.
2.Там же. Т. 23. С. 176-177.
3 .Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 152.
4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 17.
5. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 32. С. 461.
6. Т а м ж е. Т. 26. Ч. 2. С. 484.
Подобные документы
Особенности развития античной философии. Проблема первоначала у представителей материализма, идеализма и атомистов. Атомистическая концепция античных философов. Основные проблемы зарождения греческой философии. Материализм и идеализм античной философии.
реферат , добавлен 18.04.2010
Исследование проблемы личности в истории философии и ее взаимосвязи с обществом. Учение о человеческой личности в ее отношении к индивиду. Главные характеристики и нравственные основы личности. Анализ мнений философов на вопрос о представлении личности.
контрольная работа , добавлен 11.04.2018
Мнения античных философов о человеческих потребностях. Альтруистическое учение Ф. Бекона. Значение влечений согласно Т. Гоббсу. Материалистическое обоснование общественных явлений Ж.Ж. Руссо. Взгляды представителей немецкой философии на природу человека.
презентация , добавлен 12.12.2013
Формальная логика: понятие, значение, законы. Зарождение и содержание диалектической логики. Главные особенности принципа рассмотрения предмета в его развитии, изменении. Сущность диалектического отрицания, восхождения от абстрактного к конкретному.
контрольная работа , добавлен 06.11.2013
Проблема познания в истории философии. Структура познавательного процесса. Проблема субъекта и объекта познания. Диалектико-материалистическая концепция истины, ее сущность. Проблема истины в философии. Основные черты неклассической теории познания.
реферат , добавлен 31.03.2012
Основные положения философии Иммануила Канта, их влияние на дальнейшее развитие немецкой классической философии. Философские воззрения французских материалистов XVIII века. Сравнение понимания познания в философии Канта и французских материалистов.
реферат , добавлен 17.07.2013
Исследование развития взглядов на субстанцию в истории философии. Философское понимание материи. Диалектико-материалистическое учение о субстанции. Система философского материализма. Материальная и идеальная субстанция. Соотношение материи и сознания.
реферат , добавлен 01.12.2014
Человек как предмет изучения философии. Разработки философской антропологии. Доминирование трудовой теории антропосоциогенеза в диалектико-материалистической философии. Единство природного и общественного в человеке. Духовность и проблема смысла жизни.
реферат , добавлен 15.02.2011
Понятие "идеального" в естественно научном словоупотреблении. Особенности существования идеального в учениях Спинозы и Гегеля, Маркса и Канта. Формы решения проблемы идеального в истории философии: материалистическое и идеалистическое понимание.
реферат , добавлен 14.11.2011
Понятие, предмет философии. Биография Беркли. Его филосовское учение: атака на материю, о бытие. Биография Юма. Его филосовское учение: ассоциации и абстракции, о существовании субстанций, проблемы причинности. Биография Лейбница. Его филосовское учение.
АБСТРАКТНОЕ И КОНКРЕТНОЕ (лат. abstractio - удаление, отвлечение; concretio - сгущение) - философские категории, выражающие различные, диалектически связанные между собой моменты развития. Абстрактное - это неразвитое состояние предмета, когда еще не полностью развернулись все его свойства, особенности, а конкретное - это предмет в его органической целостности, во всем многообразии его сторон и связей.
Различие между А. и к. относительно. Конкретный целостный предмет, если его рассматривать как часть более общей системы, может оказаться абстрактным. Напр., человек как биологическое существо - это сложная конкретная структура, характеризующаяся большим многообразием функций, совокупностью сложных биохимических процессов. Вместе с тем, если рассматривать человека с точки зрения тех общественных отношений, в которые он включен, то его биологическая природа выступает уже как абстрактная сторона, во многом одинаковая у всех людей. А, и к. служат для характеристики главным образом теоретического знания о предметах. Под абстрактным понимают неполное, одностороннее знание. Оно отражает отдельные стороны, признаки конкретных предметов в отвлечении от других их сторон и свойств. Это дает возможность рассмотреть свойства предметов в их чистом виде, не учитывая всякого рода побочные, случайные воздействия. Однако при этом предметы расчленяются, теряют свою целостность, внутреннюю связь сторон. Между тем познание только тогда истинно, когда оно конкретно, когда оно раскрывает предметы и явления действительности «в их живой жизни», в целостном единстве их сторон. Такое конкретное знание не может быть получено сразу. Оно есть результат движения мысли от односторонних абстрактных определений предмета ко все более сложным, диалектически противоречивым определениям. Этот процесс движения мысли называют восхождением от абстрактного к конкретному. Впервые в общих чертах его описал Гегель, но, будучи идеалистом, представил его как процесс, в к-ром мысль порождает сами конкретные предметы. В действительности эти предметы как конкретное целое существуют до всякого познания, а в мышлении с помощью восхождения от абстрактного к конкретному они духовно реконструируются, воссоздаются. «Конкретное потому конкретно, что оно есть синтез многих определений, следовательно единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно представляет собой действительный исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления» (Маркс). Воспроизведение предмета в мысли как живого целого не означает простое суммирование, перечисление абстракций, отражающих отдельные стороны предмета. В этом процессе преодолевается их односторонность, изолированность, и они располагаются в такой последовательности, которая отражает внутреннюю связь сторон самого предмета и процесс его развития. Научный метод восхождения от абстрактного к конкретному впервые применил Маркс при анализе капиталистического общества. Он начал с самого простого, абстрактного отношения, характерного для капиталистического способа производства: с обмена товаров и с их меновой стоимости. Отправляясь от этой элементарной «экономической клеточки», Маркс перешел к более сложным экономическим связям, выраженным в таких категориях, как деньги, капитал, прибавочная стоимость, прибыль, цена производства, рента и т. д., и так шаг за шагом раскрыл всю систему производственных отношений капитализма, показал «всю капиталистическую общественную формацию как живую» (Ленин). При этом капитализм был представлен и как развивающееся целое: в процессе его возникновения, развития и неизбежной гибели. При реконструкции предмета методом восхождения от абстрактного к конкретному применяются разнообразные приемы: различные формы абстрагирования (Абстракция), анализ и синтез, историческое и логическое и т. д. При этом познание не остается в рамках одного лишь мышления. Оно должно использовать материал эмпирического наблюдения, постоянно обращаться к реальным фактам, к практике, без чего не может быть получена правильная картина предмета как конкретного целого.
Э.В. Ильенков
Глава седьмая.
Диалектика абстрактного и конкретного«История марксистской диалектики.
От возникновения марксизма до ленинского этапа».
Москва, 1971, с. 237-2641. Понятия конкретного и абстрактного у Маркса
и критика идеалистического и эмпирического их пониманияКатегории абстрактного и конкретного нуждаются в особо тщательном рассмотрении уже по той причине, что с ними связано понимание того «правильного в научном отношении» метода, с помощью которого разработана вся экономическая теория Маркса, вся система ее понятий. Уже в методологическом «Введении» 1857 г. Маркс определил «метод восхождения от абстрактного к конкретному» как тот правильный – ибо единственно возможный – способ мышления, которым осуществляется теоретическое (научное) отражение действительности в голове человека .
Само собой ясно, что верно понять существо этого метода научно-теоретического воспроизведения действительности можно только при условии, если сами категории абстрактного и конкретного понимаются именно так, как понимал их Маркс, исходя из тех определений, которые эти категории получили в немецкой классической философии. Их ни в коем случае нельзя понимать в том значении, которое они обрели в «естественном языке» (а на самом-то деле перешли в него из весьма искусственного языка средневековой схоластики и недиалектической философии XVII‑XVIII столетий).
Прежде всего следует установить, что категории абстрактного и конкретного – это типичные логические категории, категории диалектики как логики. Это значит – универсальные категории, в которых выражены всеобщие формы развития и природы, и общества, и мышления. Это понятия, в которых запечатлена не специфика мышления по сравнению с действительностью и не специфика действительности по отношению к мышлению, а, как раз наоборот, момент единства (тождества) в движении этих противоположностей.
Поэтому конкретное в словаре Маркса (и в словаре диалектической логики вообще) и определяется как «единство в многообразии» вообще. Здесь конкретное не означает чувственно воспринимаемую вещь, наглядно представляемое событие, зрительный образ и т.д. и т.п. Конкретное означает здесь вообще «сращенное» – в согласии с этимологией этого латинского слова – и потому может употребляться в качестве определения и отдельной вещи, и целой системы вещей, равно как в качестве определения и понятия (истины и пр.), и системы понятий.
То же самое относится и к абстрактному. Здесь это не синоним «умственного отвлечения» только, чувственно непредставимого «объекта мысли», «эмпирически неверифицируемого концепта» и прочих невообразимых (да и немыслимых, впрочем, тоже) «объектов» – этих искусственных понятий схоластики и логических учений, наследовавших ее терминологию.
Абстрактное – и опять-таки в согласии с простой этимологией – определяется как отвлеченное, как извлеченное, как обособленное, «вынутое», «изъятое» вообще. Безразлично откуда, как и кем, безразлично в какой форме зафиксированное – в виде ли слова, в виде ли наглядного чертежа-схемы или даже в виде единичной вещи вне головы, вне сознания. Нагляднейший чертеж может ведь быть абстрактнейшим изображением некоторой сложной системы вещей-явлений – некоторого конкретного. Абстрактное понимается как один из ясно очерчивающихся моментов конкретного – как частичное, односторонне неполное (потому всегда по необходимости ущербное) проявление конкретного, отделившееся или отделенное от него, относительно самостоятельное образование, мнимонезависимый его момент.
С этим пониманием абстрактного – с материалистически интерпретированным гегелевским его пониманием – и связаны все те случаи употребления этого термина у Маркса, которые кажутся неожиданными и парадоксальными для читателя, заимствовавшего свои представления о логических категориях из ходячих оборотов речи: «абстрактный труд»; «абстрактный индивид»; «абстрактная форма буржуазного способа производства»; «абстрактная форма богатства» (про деньги); «абстрактное, одностороннее отношение»; «чистота (абстрактная определенность), с которой выступают в древнем мире торговые народы»; «нельзя сказать, что абстрактная форма кризиса есть причина кризиса» и т.д. и т.п. Во всех этих – и многих других – выражениях абстрактное выступает как определение объекта рассмотрения , как предметное определение «бытия», а не просто как специфическая форма его отражения в сознании, в мышлении.
Поэтому проблема отношения абстрактного к конкретному ни в коем случае не ставится и не решается у Маркса как проблема отношения «мысленного» к «чувственно воспринимаемому» или «теоретического» к «эмпирическому». Здесь она отчетливо выступает как проблема внутреннего расчленения и объекта исследования, и его образа в мышлении (в виде логически разработанной системы строго очерченных понятий и их определений). Иными словами, и абстрактное, и конкретное здесь непосредственно понимаются как формы движения мысли, воспроизводящей некоторое объективно расчлененное целое.
Такой взгляд на отношение конкретного к абстрактному (и соответствующее словоупотребление) у Маркса не случаен – он органически связан с пониманием им вопроса об отношении мышления к действительности вообще, с диалектико-материалистическим взглядом на «отношение мысли к объективности», на отношение понятия к образу созерцания и представления и т.д. и т.п. Тем более это не результат «кокетничанья» с гегелевской фразеологией. Это – вполне сознательное использование преимуществ гегелевского языка как классического языка диалектики, т.е. логики, нацеленной и нацеливающей на раскрытие противоречий в самой «сути дела».
Это требует пояснения. Дело в том, что отождествление конкретного с единичной вещью, данной в созерцании или хотя бы в воображении, – это не просто терминологически-конвенциональная особенность известного направления в логике. Терминология вообще вещь производная, а специально в логике (в науке о мышлении) она производна от философских предпосылок. В данном случае, как показывает анализ, толкование конкретного как единичного (как «индивида данного класса, вида или рода») прямо вытекает из вполне определенной концепции мышления, и именно из его номиналистически-эмпирического понимания. Задача теоретического мышления, как известно, сводится этой концепцией к отыскиванию того общего, одинакового, которым обладают все без изъятия индивиды определенного класса, определенного множества. Общее, как таковое, согласно этой концепции, существует в самих вещах лишь в виде сходства, наблюдаемого между всеми индивидами, лишь как частичное свойство каждого индивида. По-иному общее здесь не понимается. Это в конце концов лишь значение (или смысл) того или иного термина , имени , знака ; само по себе – абстрактно, т.е. отдельно от индивидов, это значение существует лишь в голове, лишь в сознании, лишь внутри существа, одаренного сознанием и речью, и ни в коем случае не вне его. Исходным пунктом для эмпиризма в любой его разновидности (и материалистической, и идеалистической) был, есть и остается индивид , как таковой. А объединение таких индивидов в классы, виды, роды, множества и подмножества есть уже продукт деятельности мышления . С этим связано (и исторически, и по существу дела) представление, согласно коему абстрактное существует только в сфере сознания, только как значение общего термина, а на самом деле существуют только индивиды с их сходствами и различиями; каждый такой индивид и есть единственно конкретное.
На этой гносеологической основе возникает и соответствующее понимание логики – как системы правил, обеспечивающих построение внутренне непротиворечивой иерархии понятий, в вершине коей ставится самое общее (соответственно самое бедное определениями и потому самое «богатое» по числу обнимаемых им индивидов), а в фундаменте – безбрежное море индивидов. Получается пирамида, вершина которой – абстрактное, как таковое, а основание – конкретное, как таковое. Но конкретное в этом понимании неизбежно выглядит как нечто совершенно неопределенное – по количеству, по качеству, по любым другим логическим рубрикам, как множество неповторимых фактов. Это логически невыразимое конкретное можно только чувственно переживать в данный миг и в данной точке, и именно в тот самый миг и в той самой точке, в которых оказался столь же неповторимый «конкретный» субъект «переживания», – человеческий индивид.
Эта тенденция, имеющая своим истоком средневековый номинализм, тянется через системы Локка, Беркли, Кондильяка, Д.С. Милля, а ныне, представленная в разных ее оттенках неопозитивизмом («методологический солипсизм» Р. Карнапа), неизбежно приходит в конце концов к отождествлению конкретного с индивидуальным «переживанием», а абстрактного – с чистой «формой мышления», т.е. со значением общего термина, «знака» языка, которое, естественно, оказывается чисто конвенциональным, т.е. устанавливаемым по произволу и по узаконивающему этот произвол соглашению.
Беда этой концепции заключается в том, что она вынуждена в конце концов допускать существование некоторых «абстрактных объектов» («идеальных объектов»), т.е. эмпирически «неверифицируемых» значений общих терминов «языка современной науки». Про эти «абстрактные объекты» неопозитивистам ничего вразумительного, несмотря на все старания, сказать не удается – в качестве выражения общего в эмпирических фактах их оправдать нельзя. «Абстрактный объект» посему принимается ими как чисто логический «конструкт», и в разряд таких «конструктов» неизбежно попадают важнейшие понятия современного естествознания вплоть до электрона, атома и нейтрино. Никакого «конкретного объекта», соответствующего этим понятиям (терминам), с такой точки зрения допустить нельзя – в чувственном опыте (в переживании) отдельного индивида такие объекты не встречаются. Индивид может их только «мыслить», т.е. вынужден их принимать как чисто вербальный феномен.
Но так как именно из таких «абстрактных» объектов современная наука и строит свои представления о действительности, то в итоге оказывается, что «конкретное» (т.е. отдельное чувственное переживание) есть лишь субъективная форма проявления неких абстрактов – некоторых абстрактных объектов. Оказывается, иными словами, что общее есть нечто более прочное и устойчивое, нежели любое единичное, и последовательный номиналистический эмпиризм благополучно возвращается к представлениям «реализма» – к представлению о некоем общем (Абстрактном), которое имеет статус Объекта, существующего в некоем безличном Мышлении как логически необходимая форма мышления вообще...
У Маркса никакой нужды в таком несуразном понятии, как «абстрактный объект», никогда не возникало в силу четкости его материалистического взгляда на научно-теоретическое воспроизведение (отражение) действительности, которая всегда, во-первых, конкретна (т.е. представляет собой некоторое «единство в многообразии», внутренне расчлененное на объективно выделяющиеся в ней различные – четко обособленные друг от друга – абстрактные моменты), а во-вторых, абстрактна в том смысле, что эти выделенные моменты не сливаются в ней в некое неразличенное аморфное «многообразие вообще». Объект (предмет) науки – научного мышления – всегда представляет собой, по Марксу, диалектическое единство абстрактного и конкретного – единство тождества и различия всех его моментов – сторон, форм существования, форм его саморазличения.
Эмпирически-номиналистическая логика со своим толкованием абстрактного и конкретного неизбежно спотыкается о диалектику любого действительно научного понятия. Понятие стоимости именно потому и оказалось камнем преткновения для всей классической буржуазной политической экономии, что эта последняя в отношении способов мышления, способов образования понятий сознательно ориентировалась на гносеологию Локка, на его понимание отношения между абстрактным и конкретным в частности. В понятии стоимости теоретическая мысль прямо наталкивалась на ситуацию, которая, будучи выражена через логические категории локковской гносеологии, начинает выглядеть как откровенно мистическая, т.е. начинает явно свидетельствовать в пользу «реализма», в пользу гегелевского – а не локковского – представления о соотношении всеобщего с особенным и единичным (чувственно воспринимаемым). Абстрактно-всеобщее становится формирующим принципом, активным началом, которое лишь «воплощается» в отдельных чувственно воспринимаемых телах, чтобы совершить процесс своего самовозрастания, своего саморазличения.
Совершенно верно, если под конкретным понимать единичное чувственно воспринимаемое тело, то научно понимаемая действительность начинает свидетельствовать в пользу идеалистического взгляда на роль и функцию абстрактно-всеобщего в деле организации и управления движением «конкретных» тел, чувственно воспринимаемых единичных событий. Стоимость вообще – этот «абстрактный» объект – управляет движением вещей и людей, определяет их судьбу со всеми ее метаморфозами... Единичный товар и единичный человек имеет здесь ровно столько значения, сколько ему придает процесс самовозрастания и саморазличения стоимости, этого Абстракта.
Маркс был единственным теоретиком, которому удалось путем анализа этой «мистической» ситуации не только защитить честь материализма, что бессилен был сделать поверхностно-эмпирический материализм, но и показать, что эта ситуация на самом-то деле свидетельствует в пользу материализма, но только такого материализма, который видит «рациональное зерно» гегелевского взгляда на соотношение абстрактного и конкретного.
Мистическое покрывало спадает со стоимости только в том случае, если под конкретным начинают понимать не отдельные чувственно воспринимаемые случаи «стоимостей» – отдельные товарные тела, а исторически развившуюся и потому органически расчлененную внутри себя систему товарно-денежных отношений между людьми через вещи, некоторую совокупность общественных отношений производства – данное, исторически определенное «единство в многообразии» или «многообразие в единстве». Иными словами, мистика исчезает только при условии, если исходным пунктом исследования действительности делаются не разрозненные чувственно воспринимаемые «индивиды», а некоторое целое , некоторая система явлений. Тогда, и только тогда материализму удается отстоять свои права и свои понятия, т.е. справиться и с «реализмом», и со специфической «гегельянщиной» – показать, что стоимость со всеми ее загадочно мистическими свойствами есть на самом деле всего лишь абстрактная форма существования конкретного объекта, его одностороннее проявление и выражение, а не наоборот.
Здесь действует иная логика, исходным пунктом которой выступает конкретное, понимаемое как некоторое многообразно расчлененное внутри себя целое, данное созерцанию и представлению (воображению) и более или менее четко обрисованное в своих контурах предварительно разработанными понятиями, а не аморфное и неопределенное в своих границах «множество» единичных явлений, вещей, людей, объектов, «атомарных фактов» и тому подобных эмпирических эрзацев конкретного, из коих затем стараются извлечь актом абстрагирования некоторые общие, одинаковые «признаки». Не множество и не многообразие, а единство многообразия, т.е. единое во всех своих частных и особенных проявлениях целое оказывается, с точки зрения Маркса, объектом деятельности мышления. И это целое должно «витать перед нашим представлением как предпосылка» всех специально теоретических операций.
По этой причине все отдельные («абстрактные») определения, вырабатываемые путем анализа, с самого начала и до конца понимаются именно как односторонние определения конкретного объекта , выражающие соответственно абстрактные формы существования этого объекта.
И если мистифицирующему выражению «абстрактный объект» («абстрактный предмет») все-таки придать какой-то смысл, то только смысл однобоко-ущербной, мнимосамостоятельной формы существования конкретного объекта, какой-нибудь фазы его развития, смысл фрагмента конкретного объекта.
Только в свете этой логики и исчезает туман вокруг стоимости, этого «абстрактного объекта», понятого как специфическая, свойственная лишь данной системе, данному конкретному объекту, форма проявления, форма обнаружения всесторонней взаимозависимости всех ее элементов (вещей и людей), которые узкоэмпирическому взору кажутся самостоятельными и независимыми друг от друга.
Маркс отмечал, что именно эта всесторонняя и совершенно конкретная зависимость между мнимонезависимыми элементами (а мышление эмпирика некритически принимает эту мнимую независимость за реальную ) и выступает в сознании эмпирика как мистически непонятная и неожиданная для него власть абстрактно-всеобщего над единичным (для него «конкретным»).
Уже в «Немецкой идеологии» было показано, что все без исключения «абстракты» существуют в качестве самостоятельных объектов только в представлении, только в воображении. В реальности же абстрактно-всеобщее существует только как сторона, как момент, как форма проявления «взаимной зависимости индивидов» . И только бреши в понимании реальных форм этой зависимости приводят к представлению, будто рядом с эмпирическим миром, состоящим из единичных чувственно воспринимаемых индивидов, существует еще и особый умопостигаемый мир. Маркс показал, что допущение такого умопостигаемого мира – мира особых «абстрактных объектов» – это неизбежное наказание за неполноту, за ущербность и односторонность (за «абстрактность») эмпирического понимания действительности.
Эмпирик типа Локка или Витгенштейна, кладущий в основание своего взгляда ложное представление о независимых друг от друга единичных вещах или «атомарных фактах», фиксирует затем столь же эмпирически очевидный факт их зависимости друг от друга уже не в виде эмпирически прослеживаемых отношений между ними в лоне того или другого целого, а в виде Абстрактов. Иными словами, в виде Абстракта, «воплощающегося» в единичных своих проявлениях, сознание эмпирика фиксирует то самое целое, играющее определяющую роль по отношению к своим частям, от которого он вначале сознательно абстрагировался как от «мнимого объекта», выдуманного-де устаревшей «философской метафизикой». На деле же ситуация всесторонней взаимозависимости отдельных – лишь мнимонезависимых друг от друга – элементов целого есть та реальная ситуация, которую давно выразила в своих категориях рационалистическая философия, традиция Спинозы – Лейбница – Фихте – Гегеля – традиция, противостоящая узкоэмпирическому (из «индивида» и из «индивидного концепта» исходящему) взгляду на мышление.
Признание определяющей роли целого по отношению к его частям – точка зрения, исходящая из целого и приходящая затем к пониманию частей этого целого, – и была всегда почвой, на которой вырастала диалектика. А противоположный взгляд, исходящий из представления о том, что сначала существуют самостоятельные, совершенно независимые один от другого индивиды, которые затем лишь объединяются в те или иные (более или менее случайные по отношению к их «внутренней природе») комплексы, нимало от этого объединения не изменяясь и оставаясь теми же самыми, что и до него, – этот взгляд всегда был и остается почвой, на которой никакая диалектика привиться не может. Это почва, на которой она сразу же засыхает.
Но зато хорошо прививается взгляд, согласно которому рядом с морем «индивидов» существует еще и особый мир «моделей», «абстрактных объектов», формирующих различные «комплексы» индивидов и «индивидных концептов», – «сфера мистического», как откровенно определил ее Л. Витгенштейн. Эмпирик и фиксирует в конце концов факт зависимости частей от целого именно в мистической форме, ибо определения целого принципиально не могут быть получены (и за это ручается даже формальная логика) путем фиксации тех «общих признаков», которыми обладает каждая порознь рассмотренная часть этого целого, каждый его составной элемент, подобно тому как представление о форме дома не составишь из тех признаков, которыми обладает каждый отдельный кирпич...
Индивиды, опутанные по рукам и ногам сетями этих вещных зависимостей, т.е. силами той самой подлинной конкретности своих взаимных отношений, которую они не видят, не понимают, не сознают, продолжают мнить себя «конкретными» индивидами, хотя вовлекший их в свое течение процесс давно уже превратил каждого из них в крайне абстрактного индивида, в исполнителя частных и частичных операций – в ткача, портного, токаря или изготовителя «абстрактных полотен». Все остальные «конкретные» качества индивида, кроме чисто профессиональных, с точки зрения процесса в целом становятся чем-то совершенно несущественным и безразличным, ненужным и потому атрофируются в том, кто их ранее имел, и не формируются в том, кто их еще не обрел (с этим и связан тот самый знаменитый феномен отчуждения, который приводит к обезличиванию индивида, к утрате личностного отношения индивида и к другим индивидам, и к миру вообще, к превращению индивида в безличную, полностью стандартизованную фигуру, в схему, в абстрактный образ).
И если такому – мнимоконкретному, а на самом деле сведенному к абстрактно-одностороннему и схематичному образу – индивиду кажется, что над ним и над его судьбой обрели власть некие безличные Абстракты, Абстрактные Объекты, которые и управляют им как рабом, как марионеткой, то на самом деле, как показал лишь Маркс, его привязывает к другим индивидам именно его собственная абстрактность – схематизм его собственной жизнедеятельности, требующий себе дополнения в столь же абстрактном схематизме деятельности другого индивида. Как болт не имеет смысла без гайки, без отвертки, без гаечного ключа и отверстия, в которое его ввинчивают, так и токарь без пекаря, пекарь без литейщика, литейщик без токаря и т.д. и т.п.
Конкретно-всеобщая зависимость, увязывающая этих индивидов в единое целое, и осуществляется как необходимость восполнения одного абстрактного индивида другим, столь же (но по-иному) абстрактным индивидом, и только полная совокупность абстрактных индивидов составляет единственно реальную здесь конкретность человеческого существования. Индивид здесь и в самом деле раб абстракции, но не мистического, вне его витающего Абстракта, а своей собственной абстрактности, т.е. частичности, ущербности, одноаспектности, стандартно-безликой схематичности своей собственной жизнедеятельности, своей работы.
В детальном анализе этой объективной диалектики превращения «конкретного труда» (и индивида, его осуществляющего) в «абстрактный труд» (и индивида, соответствующего этой форме труда) и была развеяна мистика Стоимости, этого Абстракта, якобы воплощающегося в чувственно-конкретном теле вещи и человека.
Для человека, незнакомого с диалектической логикой, абстрактное – это синоним мыслимого, синоним понятия; отсюда очень логично получается взгляд, будто над миром – по крайней мере над социальным миром – господствуют Понятие, Идея, Мысль. Поэтому эмпирик, фыркающий на «гегельянщину» в логике, и оказывается в итоге рабом самых фундаментальных заблуждений идеализма сразу же, как только сталкивается с фактом зависимости частей и частностей в составе некоторого органического целого – с фактом определяющей роли этого целого по отношению к своим частям. «Абстракты», «абстрактные объекты», «энтелехии» и прочая мистическая чепуха – совершенно неизбежный для логики эмпиризма финал. Ибо абстрактно-всеобщие определения целого не могут быть получены в качестве абстрактных определений каждого отдельно взятого элемента этого целого, в качестве абстракций, в которых представлены общие всем без исключения элементам (т.е. каждому из них) свойство, признак. Они находятся совсем не в этом ряду, выступают скорее через различия (и противоположности) единичных фактов, а не через общее в них.
Поэтому попытка «оправдать» любое абстрактно-всеобщее определение некоторой конкретной системы единичных фактов (явлений, вещей, людей – индивидов вообще) в качестве абстрактно-общего всем индивидам (т.е. каждому из них) определения и заходит каждый раз в тупик. В таком качестве эти определения попросту не «верифицируются» и даже, наоборот, убедительно опровергаются. Но поскольку без них – без таких абстрактно-всеобщих определений – становится невозможной вообще какая бы то ни была теоретическая схема понимания конкретных фактов, поскольку их вынужден принимать и самый упрямый эмпирик, он принимает их скрепя сердце под титулом «фикций, хотя и необходимых» (так «оправдывал» кантианец Конрад Шмидт понятие стоимости, так «оправдывают» иные понятия – электрон, квант и пр. – нынешние запоздалые адепты логики эмпиризма, неопозитивисты).
Маркс и Энгельс в полемике с такого сорта теоретиками всегда были вынуждены популярно разъяснять, что стоимость – это не «абстрактный объект», существующий отдельно от «эмпирически-очевидных фактов», а абстрактная определенность конкретного объекта (т.е. всей совокупности производственных отношений между людьми, опосредствованных вещами). Стоимость – абстрактно-всеобщее определение конкретного целого – являет себя в каждом отдельном «примере» стоимости по существу диалектическим способом – через различия, доходящие до противоположности и прямого противоречия между отдельными «случаями»; она представлена в разных единичных товарах далеко не равным образом – не одинаковым «признаком» или «совокупностью одинаковых признаков». Совсем не так; в одном товаре представлен один абстрактный момент, а в другом товаре – другой, прямо ему противоположный. Один товар находится в «относительной форме», а другой – в «эквивалентной». И анализ противоречий формы стоимости, эмпирически выступающих в виде противоположных друг другу (логически исключающих друг друга) образов – сначала в виде раздвоения товарного мира на товары и деньги, а потом на капитал и рабочую силу и т.д. и т.п. – как раз и составляет весь смысл марксовского исследования.
Если бы Маркс пытался решить задачу анализа формы стоимости вообще путем отыскания тех одинаковых (тождественных) «признаков», которыми одинаково обладают и товар «холст», и товар «сюртук», и товар «рабочая сила», и товар «фабрика», и товар «золото», и товар «земля», то ровно ничего, кроме номинальных определений термина «стоимость», он бы, естественно, дать не смог. Он дал бы только анализ значения ходячего слова, и ничего более, обрисовал бы границы применимости термина, т.е. всего-навсего «эксплицировал» бы ходячее представление о стоимости. Но ведь речь шла не об «экспликации имплицитного содержания термина», а об анализе понятия стоимости.
Поэтому и путь абстрагирования совсем иной. Не бесплодное и бесконечное сравнивание золота с холстом и их обоих с рабочей силой, с землей и т.д., имеющее целью отыскание абстрактно-общего между ними, а анализ противоположных форм проявления стоимости в последовательных фазах развития отношений между разными товарами, «товарными стоимостями», начиная с простой (единичной) ситуации «холст – сюртук» и кончая развитыми формами, в которых один товар представлен другим и в другом, прямо ему противоположном.
Уже в первой фазе эволюции форм стоимости Маркс обнаруживает диалектику абстрактного и конкретного, т.е. ситуацию, при которой «конкретный», т.е. совершенно частный и частичный вид труда, является представителем «абстрактного труда», труда вообще . Оказывается, что «абстрактный труд» представлен одним – частным и частичным – видом труда, например портняжеством, реализованным в его изделии – сюртуке. Абстрактность выступает здесь как синоним частности, т.е. особенности и даже единичности.
И дело принципиально не меняется, когда эту роль начинает исполнять золото, а стало быть труд золотоискателя. И в этом случае совершенно «конкретный» вид труда со всеми его телесно-обусловленными особенностями начинает выступать как труд вообще, как абстрактный труд, не утрачивая при этом ни одного признака своей телесности, своей особенности. Золото и оказывается в итоге полномочным представителем абстракта, «абстрактного объекта», начинает представлять его именно через свою особенную конкретно-природную телесность, а представленный им абстракт (абстрактно-всеобщее) сливается (отождествляется) с одним чувственно воспринимаемым, «конкретным» образом. Золото и делается зеркалом, отражающим каждому другому товару его стоимость . А суть заключается в том, что оно тоже всего-навсего частный случай овеществленного труда, созидающего частичный (абстрактный) продукт. Поэтому «золото есть материальное бытие абстрактного богатства » – богатство вообще, абстрактное богатство, как таковое, в чистом виде.
И – что самое главное – такое сведение любого «конкретного» вида труда и его продукта к «абстрактному труду» совершилось вовсе не в теоретизирующей голове, а в реальности экономического процесса: «Это сведение представляется абстракцией, однако, это такая абстракция, которая в общественном процессе производства происходит ежедневно» и потому «есть не большая, но в то же время и не менее реальная абстракция, чем превращение всех органических тел в воздух» .
Приравнивание любого «конкретного» продукта к золоту – этому «абстрактному образу», этой «материализованной абстракции» – и выдает тайну, скрытую от ума эмпирика, а именно воочию демонстрирует ту истину, что каждый «конкретный» вид труда в действительности давно превращен в абстрактный труд и что суть его заключается вовсе не в том, что он создает холст, сюртук или книги, а в том, что он производит стоимость, этот абстракт. В этом плане каждый отдельный труд и производит абстрактное , и, как таковой, он сам абстрактен . В самом точном, прямом и строгом смысле этого логического понятия. Конкретное же (конкретный продукт) создается только многообразно расчлененным совокупным трудом людей, только совокупностью бесчисленного множества отдельных – абстрактных – работ, объединенных вокруг общего дела стихийными силами рыночных отношений.
Загадка стоимости, мистически неразрешимая для эмпирика с его логикой, решается, таким образом, просто и без всякой мистики. Каждый отдельный вид труда вовсе не есть, согласно марксовскому пониманию, «чувственно конкретное воплощение Абстракта», этого вне его витающего призрака. Дело в том, что он сам, несмотря на всю свою чувственно-телесную «конкретность», несамостоятелен, стандартно-схематичен, обезличенно-прост, т.е. сведен к несложному повторяющемуся механически заученному движению, и потому не требует ни ума, ни развитой индивидуальности, а требует только рабского послушания требованию абстрактного стандарта, штампа, схемы. И эта его собственная абстрактность отражается в золотом зеркале. В золоте любой труд и находит зримый образ своей собственной сути именно потому, что золото – это точно такой же частичный, фрагментарный продукт, не имеющий сам по себе абсолютно никакого значения и обретающий значение «всеобщего образа богатства» только через свое отношение к бесчисленным телам товарного мира . Золото – типичный продукт труда, осваивающего природу крайне односторонне, труда, извлекающего из ее недр один-единственный химический элемент и «абстрагирующего» его от всего остального, чтобы иметь его «в чистом виде».
Золото в своей роли всеобщего эквивалента – лучший пример «абстрактного предмета»: это отдельный, крайне бедный, крайне ущербный, крайне убогий по сравнению с остальным богатством предметного мира, узкоопределенный и «очищенный» от всего остального реальный предмет. А вовсе не особый – умопостигаемый в противоположность чувственно воспринимаемому – идеально-бестелесный, невидимый и неосязаемый «логический конструкт», «модельный объект» и тому подобная нелепость, выдуманная эмпириками, зашедшими в тупик со своим пониманием абстрактного и конкретного, всеобщего и особенного, частичного и целостного.
Конкретный предмет – это многообразно расчлененный внутри себя, богатый определениями, исторически оформившийся целостный объект, подобный не отдельному изолированному атому, а скорее живому организму, социально-экономической формации и аналогичным образованиям. Это не единичная чувственно переживаемая вещь, событие, факт или человек, тем более не «переживание» их единичным же индивидом. Вот почему Маркс так часто и употребляет понятие органического целого, организма (или тотальности) в качестве синонима конкретного.
3. Марксов способ восхождения от абстрактного к конкретному
Если исходить из такого понимания абстрактного и конкретного, то, само собой понятно, способ восхождения от абстрактного к конкретному – и никак не обратный ему способ – оказывается не только правильным в научном отношении, но и вообще «единственно возможным» способом мышления в науке. И это уже потому, что марксизм вообще стоит не на точке зрения сведения сложного к простому, а на точке зрения выведения сложного из простых составляющих его моментов. Поэтому только форма восхождения от абстрактного к конкретному соответствует диалектическому пониманию действительности – объективной, многообразно расчлененной внутри себя конкретности, и притом в ее историческом развитии.
Иным способом и невозможно воспроизвести в движении понятий, логически реконструировать исторически понимаемое целое, т.е. конкретный предмет анализа. Этот способ есть единственно адекватный аналог процессу исторически закономерного формирования любой конкретности – процессу ее саморазвития, процессу ее саморазличения, совершающемуся через развертывание имманентных противоречий, вначале, естественно, неразвернутых, скрытых и потому для эмпирического взора незаметных, неразличимых.
В способе восхождения от абстрактного к конкретному и находят свое диалектическое единство (доведенное до тождества) такие «противоположности», как анализ и синтез, индукция и дедукция – те самые методы, которые логика эмпиризма зафиксировала в их абстрактной противоположности друг к другу и потому превратила в безжизненные и беспомощные схемы.
Дело вовсе не обстоит так, будто в научном мышлении сначала осуществляется анализ (и индукция), а уже потом начинается стадия синтеза и дедукции – стадия построения «дедуктивной теории» на базе «индуктивных обобщений». Это чистейшая фантазия, отражающая, впрочем, исторически-эмпирическую видимость, возникающую на поверхности познавательного процесса. Это лишь психологически оправдываемая схема.
Несколько более глубокий анализ того же самого процесса, доведенный до его логической схемы, показывает, что всегда и везде любое самое простенькое индуктивное обобщение предполагает более или менее внятное соображение, на основе которого из безбрежного моря эмпирически данных фактов выделяется тот или иной ограниченный их круг (класс, определенное множество), от которого затем и делается абстрактный сколок, извлекается некоторое общее определение.
Не выделив сколько-нибудь четко определенный и отграниченный круг единичных фактов, никакого обобщения сделать вообще нельзя. Однако круг этот очерчивается на основе некоторого абстрактно-общего соображения, только не «эксплицированного» или, по-русски говоря, явно в точных терминах не выраженного, но обязательно присутствующего «имплицитно», т.е. скрыто, как «подразумеваемое», как «интуитивно очевидное» и т.д.
Поэтому движение, которое эмпирику кажется движением от эмпирических фактов к их абстрактному обобщению, на самом деле есть движение от прямо и четко не выраженного абстрактно-общего представления о фактах к терминологически обработанному (и по-прежнему столь же абстрактному) представлению. С абстрактного он начинает, абстрактным же и кончает. Начинает с «научно не эксплицированного» и приходит к «эксплицированному» выражению исходного, т.е. интуитивно принятого, ненаучного и донаучного представления, остающегося после этой операции столь же абстрактным , как и раньше...
История любой науки это обстоятельство может продемонстрировать настолько явственно, что задним числом его замечает любой, и самый ограниченный и упрямый, эмпирик, сторонник индуктивного метода. Поэтому эмпирик и сталкивается post factum с тем неприятным для него обстоятельством, что любому отдельному индуктивному обобщению в сознании всегда предшествует некая «априорная установка» – некое абстрактно-расплывчатое представление, некоторый критерий отбора единичных фактов, из которых затем извлекаются путем абстракции «общие признаки», фиксируемые «общим понятием» (а на деле лишь термином, выражающим исходное интуитивное представление).
Само собой ясно, что к этому исходному абстрактно-общему представлению, поскольку оно в ясных терминах не выражено, эмпирик со своей логикой вынужден относиться вполне некритически. Ведь логика эмпиризма вообще приспособлена (в качестве науки о знаках, о «знаковых каркасах» и тому подобных вещах) к анализу действительности лишь постольку, поскольку эта действительность уже нашла свое выражение в языке. К действительности, какова она есть сама по себе, т.е. до и вне ее языкового выражения, эта логика вообще не знает, как приступиться. Это-де относится уже к ведомству «интуиции», «интенции», «прагматического интереса», «моральной установки» и тому подобных иррациональных способов приобщения к движению вещей.
В итоге «рациональное» оказывается на поверку лишь словесно-знаковым оформлением исходной иррационально-мистической – невесть откуда взявшейся – сферы сознания. Поэтому движение, которое вначале представлялось эмпирику воспарением от чувственно данного к абстрактному (к «умопостигаемому»), оказывается бесконечным хождением от абстрактного к абстрактному же, круговерчением в сфере абстракций. Чувственные же данные оказываются при этом лишь совершенно внешним поводом для чисто формальных операций «экспликации», «верификации», «моделирования» и т.д. и т.п., проделываемых над Абстрактным.
Совершенно неопределенное внутри себя, аморфное и безграничное (и количественно, и качественно) море «конкретных данных» играет здесь поэтому роль лишь пассивной глины, из коей формальная схема «языка науки» выкраивает те или иные абстрактные конструкты и конструкции. А далее из таких абстрактов («эмпирически верифицированных терминов») начинают – чисто дедуктивно – возводить иерархически организованные и непротиворечивые (это уж непременно!) системы терминов, пирамиды «понятий», громоздить абстракции на абстракции.
Так что схема: сначала индукция, а потом уже дедукция, характерная для гносеологии эмпиризма, – рушится уже в ходе эволюции самого эмпиризма.
Нельзя, разумеется, отрицать, что процесс выработки абстрактно-общих представлений путем выделения того общего, что имеют между собой единичные вещи и факты, исторически предшествует научному мышлению и в этом смысле является предпосылкой для способа восхождения от абстрактного к конкретному. Но эта предпосылка созревает задолго до науки вообще. Конечно же, язык возникает раньше, чем наука. Наука при своем рождении уже застает огромное количество разработанных общих и общепонятных терминов, каждый из которых обозначает более или менее четко оформившееся абстрактное представление.
Наука, как таковая, сразу начинает с критического переосмысления всех этих абстрактных представлений, с их методической систематизации, классификации и т.д., т.е. ее заботой с самого начала становится выработка понятий . Понятие (что хорошо понимала всегда рационалистическая философия, как материалистическая, так и идеалистическая) есть нечто большее, нежели просто абстрактно-общее, зафиксированное термином, нежели значение общего термина.
Поэтому уже Гегель четко сформулировал важнейшее положение диалектической логики, согласно которому абстрактная всеобщность (абстрактная одинаковость, тождество) – это форма лишь общего представления, но никак еще не форма понятия. Формой понятия Гегель назвал конкретную всеобщность, некоторое логически выраженное единство многих абстрактных определений. Материалистически интерпретируя этот взгляд, Маркс и установил, что только восхождение от абстрактного к конкретному есть специфичный для научно-теоретического мышления способ переработки материалов созерцания и представления в понятия.
Способ восхождения от абстрактного к конкретному позволяет перейти от некритически-эмпирического описания явлений, данных в созерцании, к их критически-теоретическому пониманию – к понятию. Логически этот переход как раз и выражается как переход от абстрактной всеобщности представления к конкретной всеобщности (т.е. к единству определений) понятия . Например, вовсе не Марксу и даже не Рикардо или Смиту принадлежит приоритет фиксации того обстоятельства, что любой товар на рынке можно рассматривать двояко: с одной стороны, как потребительную стоимость, а с другой – как стоимость меновую. Каждый крестьянин, не читая Рикардо и Смита, знал, что хлеб можно съесть, а можно и обменять, продать. Но в каком отношении друг к другу находятся эти два одинаково абстрактных образа товара? Донаучное сознание в общей форме этим совершенно не интересуется. В противоположность этому уже первые шаги научного анализа товара в возникающей политической экономии направлены на уяснение той связи, которая существует между различными – и одинаково абстрактными – сторонами, аспектами, значениями понятий «товар», «стоимость» вообще.
Простое – формальное – «единство», выражаемое суждением: товар есть, с одной стороны, меновая стоимость, а с другой – потребительная стоимость, – еще ни на миллиметр не выводит нас за пределы ходячих абстрактных представлений. Формула «с одной стороны – с другой стороны» вообще не есть еще формула мышления в понятиях. Здесь всего-навсего поставлены в формальную – грамматическую – связь два по-прежнему абстрактных, т.е. никак по существу не увязанных между собой, общих представления.
Теоретическое же понимание (понятие) стоимости вообще заключается в том, что потребительная стоимость вещи, фигурирующей на рынке в качестве товара, есть не что иное, как форма выражения ее меновой стоимости, или, точнее, просто стоимости. Вот это и есть переход «от абстрактного (т.е. от двух одинаково абстрактных представлений) к конкретному» (т.е. к логически выраженному единству абстрактных представлений – к понятию).
Способ восхождения от абстрактного к конкретному – это и есть способ научно-теоретической переработки данных созерцания и представления в понятия, способ движения мысли от одного фактически фиксируемого явления (в его строго абстрактном, определенном выражении) к другому фактически данному явлению (опять же в его строго абстрактном, определенном выражении).
Это ни в коем случае не чисто формальная процедура, совершаемая над готовыми «абстракциями», не «классификация», не «систематизация» и не «дедуктивное выведение» их. Это осмысление эмпирически данных фактов, явлений, совершающееся последовательно и методически. Ибо понять , т.е. отразить в понятии ту или иную сферу явлений, – значит поставить эти явления в надлежащую связь, проследить объективно необходимые взаимоотношения, взаимозависимости между ними.
Это-то и совершается в восхождении от абстрактного к конкретному – последовательное прослеживание связи частностей («абстрактных моментов») друг с другом, объективно выделяющихся в составе целого. Это и есть движение от частного к общему – от частного, понимаемого как частичное, неполное, фрагментарное отражение целого, к общему, понимаемому как общая (взаимная) связь, сцепление этих частностей в составе конкретно-определенного целого, как совокупность объективно необходимых и объективно синтезированных различных частей.
Необходимой предпосылкой такого движения мысли является непременное осознание – вначале очень общее и нерасчлененное – того целого, в рамках которого аналитически выделяются его абстрактные моменты. Этим логика Маркса – в качестве диалектической логики – принципиально отличается от логики дурного эмпиризма. Это абстрактно обрисованное целое (а не неопределенное море единичных фактов) «должно постоянно витать в представлении как предпосылка» всех последовательно совершаемых актов анализа (актов выделения и фиксирования в строго определенных понятиях) частей данного целого. В итоге целое, обрисованное вначале лишь контурно, схематично, в общем виде, представляется в сознании как внутренне расчлененное целое, т.е. как конкретно понятое целое, как верно отраженная конкретность.
Анализ при этом совпадает с синтезом, вернее, совершается через него, через свою собственную противоположность, в каждом отдельном акте мышления (осмысливания). Анализ и синтез не протекают изолированно друг от друга, как это всегда получается при односторонне формальном понимании процесса теоретического мышления («сначала анализ – а потом синтез», «сначала индукция, а потом уже дедуктивное построение»). Ибо части целого (его абстрактные моменты) выделяются путем анализа именно в той объективно обоснованной последовательности, которая выражает их генетически прослеживаемую связь, их сцепление между собой, т.е. их синтетическое единство, и каждый акт анализа непосредственно представляет собой шаг по пути синтеза – по пути выявления связи между частями целого. Анализ и синтез (как и индукция с дедукцией) не два разных, распадающихся во времени акта, а один и тот же акт мышления в своих внутренне неразрывных аспектах.
В науке дело ведь не обстоит так (хотя такое очень часто и случается), будто мы сначала бездумно аналитически разлагаем целое, а потом стараемся опять собрать исходное целое из этих разрозненных частей; такой способ «анализа» и последующего «синтеза» больше подобает ребенку, ломающему игрушку без надежды снова «сделать как было», чем теоретику.
Теоретический анализ с самого начала производится с осторожностью – чтобы не разорвать связи между отдельными элементами исследуемого целого, а, как раз наоборот, выявить их, проследить. Неосторожный же анализ (утративший образ целого как свою исходную предпосылку и цель) всегда рискует разрознить предмет на такие составные части, которые для этого целого совершенно неспецифичны и из которых поэтому снова собрать целое невозможно, так же как невозможно, разрезав тело на куски, снова склеить их в живое тело.
Каждая порознь взятая абстракция, выделяемая путем анализа, должна сама по себе («в себе и для себя» – в своих определениях ) быть по существу конкретной. Конкретность целого в ней не должна гаснуть и устраняться. Наоборот, именно эта конкретность в ней и должна находить свое простое , свое всеобщее выражение.
Таковы именно все абстракции «Капитала», начиная с простейшего – с абстрактнейшего – определения всей совокупности общественных отношений, называемой капитализмом, вплоть до самых конкретных форм этих отношений, выступающих на поверхности явлений и потому только и фиксируемых сознанием эмпирика.
Эмпирик в отличие от автора «Капитала» и эти конкретные формы отношений вроде прибыли, процента, дифференциальной ренты и тому подобных категорий фиксирует столь же абстрактно, т.е. не постигая и не отражая в определениях их внутреннего членения, их состава, а тем самым и неверно.
Та последовательность, в которой мышление, восходящее от абстрактного (определения целого) к конкретному (связно-расчлененному определению, к системе абстрактных определений), производит свои действия, диктуется вовсе не соображениями удобства, простоты или легкости, а единственно объективным способом расчленения исследуемого целого. На «Капитале» это прослеживается очень прозрачно. Стоимость – прибавочная стоимость – прибыль – процент – заработная плата – рента и далее различные формы ренты – это схема последовательного распадения, «разветвления» вначале объективно нерасчлененной формы – той формы взаимоотношений между людьми через вещи, в которой все последующие формы находятся как бы в растворе и еще не выкристаллизовались из первоначально однородной «субстанции».
Нельзя понять – выразить в понятии – существо прибыли, если предварительно не понято существо прибавочной стоимости, а эту последнюю – если отсутствует строго развитое понятие стоимости. «...Легко понять норму прибыли, если известны законы прибавочной стоимости. В обратном порядке невозможно понять ni l’un, ni l’autre [ни того, ни другого]» . Речь идет именно о понимании , об отражении в понятии , ибо просто описать, т.е. выразить в абстрактных терминах и определениях, разумеется, можно и в обратном, и в каком угодно другом порядке.
Понять, т.е. отразить, воспроизвести внутреннее членение предмета в движении понятий, нельзя иным путем, кроме последовательного восхождения от абстрактного к конкретному, от анализа простых, небогатых определениями форм развития исследуемого целого к анализу сложных, производных, генетически вторичных образований.
Этот порядок восхождения, повторяем, диктуется вовсе не особенностями устройства мыслящей головы или сознания, а единственно тем реальным порядком последовательности, в котором развиваются одна за другой соответствующие формы конкретного целого. Дело вовсе не в том, что сознанию легче сначала отразить и зафиксировать простое, а потом уже сложное. Ничего подобного здесь нет. Даже наоборот, как раз то, что анализ выявляет как чрезвычайно сложное, эмпирическому сознанию, барахтающемуся на поверхности непонятного для него процесса, и кажется самым простым, самоочевидным: например, то обстоятельство, что капитал дарует процент, земля обеспечивает ренту, а труд вознаграждается зарплатой. И наоборот, теоретическое изображение простого – абстрактно-всеобщих определений стоимости – эмпирику с его сознанием представляется умопомрачительно сложным построением, головоломной спекуляцией в стиле Гегеля. Субъективно как раз стоимость – самая абстрактная категория политической экономии – представляет наибольшие трудности, и именно потому, что объективно это самая простая, самая абстрактная и всеобщая форма взаимоотношений всего капиталистического целого.
Вот почему форма восхождения от абстрактного к конкретному – это не субъективно-психологическая форма и прием, с помощью которого легче понять предмет, а та единственно возможная логическая форма, которая только и позволяет отразить (воспроизвести, репродуцировать) в движении понятий объективный процесс саморазвития исследуемого объекта, тот самый процесс саморазличения, в ходе которого возникает, становится, оформляется и разнообразится внутри себя любое органическое целое, любая исторически становящаяся система внутренне взаимодействующих явлений, любая конкретность.
По этой причине способ восхождения от абстрактного к конкретному (при условии изложенного выше толкования этих понятий) не только можно, но и непременно нужно рассматривать как универсальный метод мышления в науке вообще, т.е. как всеобщую форму (способ) развития понятий, а вовсе не только и не столько как специфический прием, специально приспособленный к нуждам разработки теории прибавочной стоимости. «Капитал» дал лишь образец – до сих пор непревзойденный – сознательного следования этому методу, он лишь продемонстрировал его эвристическую силу, его способность справиться с диалектическими трудностями, возникающими в ходе научно-теоретического познания, с противоречием всеобщего (т.е. закона) и особенных форм проявления этого самого закона – с противоречием, которое доставляет много хлопот теоретикам, не знающим иной логики, кроме формальной.
Только этот способ мышления, отправляющийся от абстрактно-всеобщего определения исследуемого объекта и последовательно, шаг за шагом прослеживающий все основные всеобщие зависимости, характеризующие в своей совокупности это целое уже конкретно, приводит в конце концов к развитой системе всеобще-теоретических понятий, отражающей то живое, саморазвивающееся целое, которое с самого начала было выделено как объект анализа и «витало в воображении» как предпосылка и одновременно как цель работы мышления.
Там же, т. 46, ч. I, с. 107-108.
Там же, т. 13, с. 107.
Там же, с. 17.
Там же, т. 46, ч. I, с. 38.
Там же, т. 23, с. 227.
Абстрактное и конкретное. А. (лат. abstratio - отвлечение) - сторона, часть целого, одностороннее, простое, неразвитое; К. (лат. сгущенный, сросшийся) - многостороннее, сложное, развитое, целостное. В истории философии до Гегеля К. понималось гл. обр. как чувственно данное многообразие единичных вещей и явлений. А.- как характеристика исключительно продуктов мышления (Абстракция). Гегель первый ввел в философию категории А. и к. в том специфическом смысле, к-рый получил свое дальнейшее развитие в марксистской философии: К. - синоним диалектической взаимосвязи, расчлененной целостности. А.- не метафизическая противоположность К., а этап движения самого К., нераскрывшееся, неразвернувшееся, неразвившееся К. (отношение А. и к. Гегель сравнивает, напр., с отношением почки и плода, желудя и дуба). Однако К., по Гегелю, есть характеристика лишь «духа», мышления, «абсолютной идеи». Природа же и общественные отношения людей выступают «инобытием», более или менее абстрактным обнаружением отдельных сторон, моментов жизни всеобщего духа. Для марксистской философии носителем, субъектом К. является материальная действительность, мир чувственно данных, конечных вещей и явлений. К. предмета есть объективная взаимосвязь его сторон, определяемая лежащим в ее основе существенным, закономерным отношением; К. же познания есть отражение этой реальной взаимосвязи в системе понятий, воспроизводящих объективное содержание предмета. А. в самой действительности есть выражение неполноты, неразвернутости, неразвитости, ограниченности любого ее фрагмента, поскольку он берется сам по себе, в отрыве от опосредующих его связей или своей последующей истории. А. знание, соответственно, противостоит К. знанию, как одностороннее, фиксирующее ту или иную сторону предмета вне связи с др. стог ронами, вне ее обусловленности специфическим характером целого.1 Т. обр., если целью теоретического знания не может и не должно быть лишь воспроизведение чувственного многообразия, то в не меньшей мере такой целью не может служить вычленение неких «абсолютных» логических связей. Ибо, как только такие связи изолируются, они теряют свою конкретность и истинность. Научное теоретическое познание состоит в таком движении мысли, к-рое отправляется от чувственного многообразия К. и достигает воспроизведения объекта в его всесторонних отношениях. Способом теоретического воспроизведения в сознании целостного объекта является восхождение от А. к К., к-рое есть всеобщая форма развертывания научч ного знания, систематического отобра--жения объекта в понятиях. Являясь способом связывания понятий в целостную систему, отражающую объективную расчлененность исследуемого объекта и единство всех его сторон, восхождение от А. к К. предполагает первоначальное движение от К. (данного в созерцании) к А. На этом последнем пути образуются понятия, отражающие отдельные стороны и свойства объекта, к-рые сами могут быть поняты лишь постольку, поскольку они рассматриваются как моменты цез лого, определяемые его специфическим содержанием. Поэтому необходимо различать К. как изучаемый предмет, как исходный пункт исследования (чувственное К.) и К. как завершение, итог исследования, как научное понятие об объекте (мысленное К.).
